Он рванул на себя рычаг сектора газа, так как был уверен, что самолет падает. Не веря глазам, он смотрел на указатель воздушной скорости: стрелка уже ушла далеко за желтую предупредительную черту; она перешла и запретную красную черту, обозначавшую максимально допустимый предел скорости. А он и не заметил…
Ручка больно стукнула по коленям, он отпустил ее. Лайонз приказал откинуть колпак. Пруэтт ошалел: «Стирман» вверх колесами, с воем пикировал к земле.
Дня два Пруэтт подавленно молчал. До конца недели Лайонз, хмурый и мрачный, заставлял его летать по приборам, по старому «классическому» комплекту — уровень, указатель скорости, альтиметр.
Но однажды Пруэтт, посадив «Стирман», вдруг осознал, что случилось нечто совсем необычное. В кабинете он повернулся к Лайонзу.
— Эд, до меня только сейчас дошло…
Лайонз уплетал пончик.
— Что только сейчас дошло? — спросил он, продолжая жевать.
— Сегодня, великий летчик… сегодня, впервые с тех пор, как началась эта пытка, вы не орали на меня. Господи, сегодня в воздухе вы были просто приятным человеком! Вы не поносили моих предков, не называли меня идиотом и даже ни разу не выругались!
Лайонз отхлебнул кофе и сморщил лоб.
— Ну и что?
— Разве не к чему было придраться?
Лайонз швырнул пустой стаканчик в корзинку. Он неторопливо снял обертку с сигары, откусил кончик, сплюнул в корзину, зажег сигару и выпустил в Пруэтта облачко голубоватого дыма.
— Нет.
У Пруэтта рот растянулся до ушей.
— Вы хотите сказать?..
— Да-да, мальчик. Сегодня у тебя был выпускной экзамен. Со следующим полетом ты как-нибудь справишься в одиночку. Ты только что закончил летную школу, которая называется «получи по заднице от Лайонза».
В тот вечер они устроили шумное празднество. Но самое главное Лайонз приберег на утро. Когда Пруэтт появился на аэродроме, то с удивлением увидел второй «Стирман», стоявший рядом с самолетом, на котором он почти ежедневно летал в течение шести недель.
— Сегодня урока не будет, — пояснил Лайонз. — Сегодня состоится… ну, вроде бы выпускная церемония. Ты полетишь на «Надежном старичке»… — он показал на знакомый «Стирман», — а я на «Желтой смерти», на том самолете. И мы устроим воздушную дуэль. В обоих самолетах есть радио, так что можно будет и поговорить.
На высоте тысячи восьмисот метров они разошлись, а затем с ревом ринулись в лобовую атаку. Вдруг в наушниках захрипел голос Лайонза:
— Ладно, отваливай вправо… Живо!
Оба «Стирмана», сделав глубокие виражи, разлетелись — это была своего рода увертюра к предстоящей схватке. Пруэтт понял, что ему предоставляется полная свобода действий, когда Лайонз махнул ему вслед рукой.
— Посмотрим, как ты справишься со стариком, Кипяток.
Услышав прозвище, которое не срывалось с уст Лайонза уже несколько недель, Пруэтт рассмеялся.
— Ладно, папочка, — крикнул он в микрофон, — держись за ручку покрепче…
Этот полет был поистине вершиной мастерства. Состязание двух настоящих мужчин — у каждого самолет, накрепко «привязанный» к спине; каждый инстинктивно чувствовал свою машину и малейшее ее движение в воздухе, мастерство каждого отточено до совершенства, насколько человек способен этого добиться. Но у одного из них было небольшое преимущество перед другим: Пруэтт усвоил все, чему его мог научить Лайонз, кроме одного — знания, понимания всем своим существом, и умом, и инстинктом, что это такое, когда вражеские пулеметы рвут твой самолет в клочья.
Они неистовствовали почти целый час. На улицах и дорогах люди останавливались, чтобы посмотреть, как два самолета в небе ткут на лету волшебные узоры. Они были похожи то на порхающих стрекоз, то на дерущихся псов. Под конец Лайонз приказал Пруэтту «сесть» ему на хвост. «Сумею ли я не оторваться от него?» — подумал Пруэтт. Лайонз, конечно, испробует все свои трюки, а если надо, выдумает новые, чтобы избавиться от «погони».
Но ему это не удалось. Пруэтт мрачно вцепился в самолет Лайонза, совершенно не отдавая себе отчета в движениях своих рук и ног и ни разу не позволив другому самолету уйти от этого упорного преследования. Что бы ни делал Лайонз, ученик всякий раз успешно парировал его маневр. Что бы ни задумывал Лайонз, ученик разгадывал его замыслы. Казалось, обоими самолетами управляет один и тот же человек — столь равным было мастерство обоих летчиков.