В конце тысяча девятьсот шестьдесят третьего года русские запустили первый беспилотный аппарат типа «Полет». Новый маневрирующий аппарат явился угрожающим предвестником будущего. После вывода на орбиту по команде с Земли он увеличил высоту полета более чем на восемьсот километров, затем изменил плоскость орбиты и продолжал полет под другим углом к экватору. Запуски спутников типа «Космос» и «Полет», последовавшие один за другим, наглядно продемонстрировали колоссальные возможности Советского Союза.
До первого полета капсулы «Джемини» оставалось еще десять месяцев, а русские корабли уже парили в космосе.
Стены залов заседаний конгресса сотрясались от уничтожающей критики в адрес американской программы космических полетов.
В штабе НАСА, Мэриленд — Авеню, 400, в Вашингтоне по ночам горел свет. Что-то должно было произойти — и скоро.
ГЛАВА VI
— И пусть никто не занимает телефонную линию! Кто бы там ни просил — не соединять. Чтобы линия была свободна, когда мне понадобится! Ясно?
— Так точно, товарищ генерал. Понял.
— Хорошо! Да, новых сообщений из московского вычислительного центра нет?
— Пока нет, товарищ генерал. Ожидаем с минуты на минуту. Они говорят, что… виноват, товарищ генерал… академик Огородников хочет говорить с вами.
— Что же вы?.. Давайте его сейчас же!
— Генерал Карпенко?
— Я у телефона. Какие новости?
— Все, как мы предполагали. Мы угадали с самого начала. Американский космонавт попал в серьезную переделку.
— Тормозные двигатели?
— Да, товарищ Карпенко. Тормозные ракеты капсулы должны были включиться точно над северо-восточным побережьем Новой Гвинеи. В этот момент космонавт завершал сорок седьмой виток…
— Это все я знаю.
— Потерпите, генерал. Мы хотим убедиться в том, что сведения, которые мы вам сообщаем, совершенно точны.
— Простите, Николай Трифонович. Прошу вас, продолжайте.
— Мы не прекращали изучения параметров орбиты. Американская капсула пробудет в космосе, считая с момента выхода на орбиту у Бермудских островов, приблизительно шесть суток и восемь часов. Затем на нее начнет воздействовать сопротивление верхних слоев атмосферы, и она замедлит движение.
— Шесть суток и восемь часов… Вы сказали — приблизительно. Нельзя ли поточнее?
— Невозможно. Есть факторы, нам неизвестные — кое-что мы еще не знаем. Но они не столь существенны. Наши расчеты довольно точны, генерал. Атмосфера, как вы знаете, никогда не находится в покое — она то вздымается, то опускается, как диафрагма. До некоторой степени это зависит от солнечной активности. Но в худшем случае мы ошибаемся не более чем на один — два витка.
— А сколько еще продержится космонавт?
— Об этом мы ничего определенного сказать не можем, генерал. Большую часть сведений об искусственной среде в капсуле мы почерпнули из сообщений американцев. Правда, космонавт может уменьшить давление в кабине, а то и вовсе перекрыть подачу кислорода туда и оставить под давлением только скафандр. Однако очень сильно снижать давление нельзя — упадет насыщение артериальной крови кислородом. Впрочем, кое-какие выводы мы все же сделали.
— И?..
— По нашим расчетам, кислород у него кончится примерно за шесть — двенадцать часов до начала возвращения капсулы в атмосферу.
— Значит, никакой надежды на спасение космонавта нет?
— Никакой, генерал. Во всяком случае, судя по тому, что нам известно.
— Гм… Скажите, Николай Трифонович, с данного момента, с этой самой минуты — через сколько часов этот американец… Пруэтт… останется без кислорода?
— Приблизительно через сорок два часа. А в чем дело, генерал? Разве это имеет значение?
— Еще какое! Огромное! Благодарю вас, Николай Трифонович, вы отлично поработали. Спасибо, спасибо!
Генерал Карпенко, доктор технических наук, специалист по артиллерии, заслуженный летчик, член-корреспондент Академии наук, круто повернулся и поспешно направился в радиоузел. Часовой у двери вытянулся; генерал прошел прямо к оператору у коммутатора.
— Вызовите мне Байконур, Ваничева! Быстро!
— Слушаюсь, товарищ генерал.
Двадцать шесть секунд спустя: