В период пандемии повторилась та же схема: негодование нарастало, но потом растворилось без каких-либо реальных последствий. Мы все видели также рост недовольства, в основе которого лежала онлайн-пропаганда альтернативных правых, смешанная с горючей смесью из конспирологических теорий – от радиации вышек 5G до микрочипов Билла Гейтса. Дезинформация была проблемой, распространилось чувство паранойи, но в итоге мы не получили радикальной переделки корневой инфраструктуры наших проблем. В этой атмосфере подозрения и тревоги, какой вообще смысл в том, чтобы понимать механику отвлечения или поступать на программы цифровой грамотности, которые только и проповедуют самообладание, рационализм и другие морали мира офлайн? [12] Дискурсивный вакуум должен был в конечном счете чем-то заполниться. Так мы расплачиваемся за пассивность правящего класса, который не обращает внимания на цифровую среду и продолжает принижать значение интернет-культуры, как если бы это был временный хайп перед возвращением государственных медиа и корпоративного медиа-сектора с его новостями и развлекательными передачами.
Это организованное нежелание серьезно подходить к минусам интернет-культуры теперь порождает эффект бумеранга и ведет к острой концептуальной нищете. Всё было бы не так плохо, если бы более пяти миллиардов пользователей не зависели от этой инфраструктуры. Пока что мы провалили задачу выработки языка, который помог бы схватить социальную логику этих «медиа» [13]. Например, Кейси Ньютон задается вопросом: «Почему мы построили мир, в котором гражданский дискурс протекает лишь в кучке гигантских торговых центров?» [14] Однако метафора шопинг-моллов всё еще отсылает к пассивному потреблению. Это мы уже прошли, однако ни интерактивность «просьюмера», ни дисциплины интерфейс-дизайна не смогли преподнести умных концептов, которые достигли бы мейнстрима. Что могло произойти бы, если бы множества могли понять и воплотить грамматику техносоциального?
Критическая литература как будто бы неспособна произвести ничего, кроме запоздалых, лишенных последствий разоблачений. Теория интернета пришла с опозданием. «Сова Минервы вылетает только с наступлением сумерек», – писал Гегель. То же самое можно сказать и о критике сети. Мы различаем ограниченность предшествующих позиций только тогда, когда временно занимаем внешнюю позицию критика. Вместо того чтобы использовать радикальное техническое воображение для производства альтернатив, мы отвлекаемся на бесконечную карусель новых инноваций: большие данные, автоматизация, искусственный интеллект, распознавание лиц, социальный кредит, кибервойны, программы-вымогатели, интернет вещей, дроны и роботы. Растущий список «апокалиптических технологий» мешает пользователям коллективно представить и создать то, что действительно имеет значение: их альтернативные версии техносоциального.
Развивая это рассуждение, Ли Винсел заметил, что критическая литература сама по себе паразитирует на хайпе и даже раздувает его [15]. Профессиональные тролли технокультуры переворачивают посылы экспертов, берут пресс-релизы стартапов и превращают их в порталы в ад. Винсел упоминает в этом ключе нетфликсовскую документалку Социальная дилемма, которую посмотрели больше ста миллионов человек, и книгу Шошаны Зубофф Эпоха надзорного капитализма: это примеры «критического хайпа», которые «преувеличивают возможности социальных медиа напрямую влиять на наши мысли и не предоставляют почти никаких доказательств этого». Думскроллинг, подсознательные паттерны лайков и культуры селфи – это социально-психологические факты. Приведено уже столько доказательств разного рода манипуляций и «модификаций поведения», что больше нет нужды лишний раз объяснять такое масштабное проникновение смартфонов в повседневную жизнь.
Все стали критиками
Консенсус Пало-Альто отвратителен, но ничего пока не пришло ему на смену [16]. Оставив позади деконструкцию представлений о дестабилизации, справляется ли сегодня критика интернета с задачей по описанию пятидесяти оттенков стагнации? Как долго может держаться опьяняющее негодование по поводу одного твита – пока не сменится скукой? Сколько нужно гражданской доблести для того, чтобы начать грамотно изучать стагнацию собственной индустрии – индустрии, которая так гордится своей революционной репутацией и «подрывными» инновациями. За абсолютным культом занятости и важности скрывается разложение. Здесь можно говорить не о контрреволюции, а об усталости и дофаминовой депривации. Кто-то готов к серьезной конфронтации и конфликту? Или лучше пока спросить совета у терапии, начать с признания того, что у нас проблемы («Да, мы в плену»)?