Покидая долину
Современная литература не предлагает альтернатив стагнирующей монопольной системе Кремниевой долины, которая подпитывается венчурным капиталом. В качестве примера можно взять личную историю Анны Винер – о ней писали, что это «Джоан Дидион в стартапе». Как и у автора романа «я ненавижу интернет» Джарретта Кобека, главное достоинство Винер – вклад в социальную гонзо-историю интернета, который был создан туповатыми мужчинами из Долины. В этот раз она написана, правда, безгрешной представительницей поколения миллениалов, которая делится секретами индустрии изнутри нее самой [23].
Винер возвращает нас в атмосферу до Трампа и Брекзита: «Социальные медиа, как уверяли их создатели, были инструментами для связи и свободного обращения информации. Такое социальное приведет к созданию сообществ и сломает существующие общественные барьеры, сделает людей добрее, честнее, эмпатичнее. Социальное распространит либеральную демократию во всем мире, перераспределит власть и даст людям свободу, так что пользователи сами смогут распоряжаться своей судьбой. Как если бы устойчивые автократии были заведомо слабее дизайнеров с их PHP-приложениями».
Свидетельство Винер начинается экстатическим оптимизмом, когда «двести миллионов человек зарегистрировались на микроблогинг-платформе, которая позволяет им быть ближе к селебрити и незнакомцам, которых они бы презирали в реальной жизни. ИИ и виртуальная реальность возвращались в моду. Беспилотные автомобили казались неизбежностью. Всё сужалось в пространство смартфона. Всё было в облаке». Это был год оптимизма: «никаких препятствий, никаких дурных идей. «Подрывные технологии» были главной темой дня. Всё могло стать их объектом: ноты, аренда смокингов, готовка еды, покупка недвижимости, планирование свадьбы, управление банковскими счетами, бритье, кредитные линии, сушка белья, ритмический метод контрацепции. Сайт, который позволял сдавать в аренду место перед воротами дома в качестве парковки, привлек четыре миллиона долларов инвестиций» [24].
Тактичность Винер удивительна. Вместо того чтобы указать на конкретные компании, она говорит об «удобной для миллениалов платформе для аренды спален у незнакомых людей», о «гигантском поисковике со штаб-квартирой в Маунтин-Вью», а также о «социальной сети, которую все ненавидели». В то время как Кобек примеряет на себя роль рассерженного молодого человека, который начинает личную вендетту против злодеев-джентрификаторов, Винер документирует свою карьеру прагматика, которая переходит из одного стартапа в другой, пока наконец не оказывается «критиком технологий».
В итоге носители взгляда изнутри и с улицы покидают технологическую сцену, лишившись всех иллюзий. «У молодых людей из Долины дела шли хорошо, – пишет Винер. – Я была единственной, кто задавал вопросы». В конце своей истории Винер признается, что лишь повторяла саму себя. «Работа в айти-индустрии позволила убежать от эмоциональной, непрактичной, противоречивой стороны моей личности, той, которая хотела некоторого движения и не имела особой рыночной стоимости» [25] Парни хотели строить системы, а Винер нужен был эмоциональный нарратив, психологическая и личная история. «Моя одержимость спиритуальными, чувственными и политическими возможностями предпринимательского класса была по сути неудачной попыткой справиться с чувством вины за то, что я участвовала в глобальном проекте по извлечению ресурсов» [26].
Венди Лю в книге Упразднить Кремниевую долину: как освободить технологии от капитализма близка по стилю к Анне Винер, но выражается более конкретно. В качестве хрестоматийного кейса – культ секретности в Google, благодаря которому компания старается «избежать сливов и уменьшить риски безопасности. Последнее имело для меня смысл, но первое не казалось убедительным. Почему компания так боялась публичной критики? Разработка технологии в пузыре выглядела путем к катастрофе, если учесть, сколько людей в мире зависят от продукции Google – а также то, что сотрудники компании не представляли большинство слоев населения». Я бы добавил, что все эти агрессивно растущие и существующие в неолиберальной парадигме корпорации делают пиар и маркетинг неотъемлемой частью своей идентичности. Иначе говоря, граница между их сокровенным «я» и профессионализмом стирается, так что любые формы критики, какими бы мягкими или жесткими они ни были, воспринимаются как прямая атака на окружающую проект ауру из добрых намерений.