Во время президентства Трампа и выселений людей в области залива Сан-Франциско, Венди Лю покинула регион и переехала в Лондон, где погрузилась в изучение критической литературы. Она начала задаваться вопросом, есть ли иной способ разработки технологий, при котором «международные корпорации с их патентами, адвокатами и рыночными аналитиками не будут играть такую роль» [27]. Пожалуй, желание, чтобы были сайты ради общественного блага, без рекламы и маркетинга, само по себе похвально и достойно, но стоит задаться вопросом, почему такие идеи почти исчезли. Почему поколение за поколением ведется на либертарианскую логику, лежащую в основании стартапов, и никогда даже не думало взбунтоваться против экстрактивизма и слежки?
Рожденные в Долине платформы размыли границу между позицией и оппозицией: стало сложнее отличить радикальный и искренний отказ и не имеющую последствий инаковость как образ жизни. Согласно Каролин Буста, «платформы отражают контркультурные требования предыдущих поколений: избегать большого правительства и вертикально организованной корпоративной культуры, поощряя при этом самореализацию и плоские организационные структуры. Сегодня ты можешь быть кодером и диджеем, водителем Uber и трэвел-блогером, в люксе на Сэнд Хилл Роад в Долине или на Burning Man с коллективом Robot Heart» [28]. Но чтобы быть по-настоящему контркультурным, «нужно в первую очередь предать платформу, что может привести к предательству или отчуждению от своего публичного онлайн-Я».
Истории от первого лица оказываются важными документами. Bekenntnisliteratur – литература свидетельства – увлекает нас постольку, поскольку мы до сих пор не можем понять, как хорошие люди совершают плохие вещи. Почему они не замечают правую либертарианскую идеологию среди венчурных капиталистов, инвестирующих в стартапы? Рассказы о темных сторонах Кремниевой долины продолжают множиться, но ни неолиберальные, ни авторитарные политические силы не чувствуют нужды придумывать структурные решения проблем IT-сектора.
Всё рушится
Чтобы выйти за пределы капиталистического реализма, доминирующего в области залива Сан-Франциско, нужно рассмотреть болезненное состояние интернета в более широкой и еще менее приятной перспективе фаустианской «коллапсологии» [29]. Ситуацию можно еще охарактеризовать как «стек кризисов», в котором экологические, экономические, финансовые и цифровые кризисы перекрещиваются и отскакивают друг от друга, в результате чего возникает каскад взаимосвязанных событий, вихрь из засух и лесных пожаров, наводнений и бунтов. Нужно добавить сюда и вопрос о социальных медиа, который многие так любят игнорировать – ведь всегда проще погрузиться в философские размышления об ИИ, чем разгребать этот бардак под названием «сетевое общество». Провальный проект архитектуры интернета – это еще один из множества слоев стека кризисов [30].
В этом контексте мне представляется важным привлечь работы французского философа техники Бернара Стиглера. Стиглер умер в 2020 году и в последние десять лет сильно повлиял на развитие моих идей и осмысление коллапса интернета. В одном из своих текстов он отмечает «тот факт, что знание, необходимое для борьбы с негативными последствиями технологического развития, само было разрушено». Мы должны понимать социальные медиа в свете того, что Стиглер называет автоматизмами: «…это нужно сделать в тот период, когда всеобщая автоматизация очевидно представляет собой новый век гетерономии, внутри которого заключена возможность конца».
Последнее, что сегодня нужно, – это юридические и социологические системы, которые игнорируют текущую политическую повестку ради придуманной традиции мышления, которая якобы должна быть сохранена. Нет никакого наследия теории медиа или digital humanities, которое нужно защищать – не говоря уже о поддержке мертворожденной профессии «интернет-критика». Лучше не впадать в педантичные упражнения по разграничению и защите академических территорий с их канонами и методами. Попытки взять в окружение «цифровое» обречены на провал. Цифровизация – это пройденный этап, finito. Скоро такая же участь постигнет и интернет, который отодвинут в сторону еще более крупные и настойчивые силы.
Нам следует радоваться сегодняшнему отсутствию веса в аргументации и наслаждаться замешательством всех тех, кто занимается картированием «цифровизации». В этом смысле окружающая интернет концептуальная и институциональная бедность может считаться вариантом свободы – изначальной свободы, с которой однажды сталкивался любой юзер и которую максимально доступно описывает в своих работах Ханна Арендт. В эпоху платформ с ее огораживанием сознания мы можем вспомнить то, как Арендт настаивает на сохранении опыта удивления и стремления всю жизнь сталкиваться с неизвестным. Вместе с Арендт мы должны не допустить, чтобы спекулятивное и критическое мышление превратилось в моральную философию, «простую инструкцию о том, как жить, простые вопросы «как» вместо вопрошания» [31]. Политическая теория Арендт родилась из чувства отчаяния, в ответ на исторический опыт. Такое отчаяние определяет состояние интернет-культуры сегодня, а наш опыт – это провал сетевых восстаний и усиление цифрового заточения. Если тут и есть что защищать, то почему бы не защищать вызывающее удивление «многообразие интернета»?