Кажется, Владыка обиделся. Он хотел меня видеть той, кем я не являюсь. Это он живет долго, и для него моя жизнь — всего лишь мгновение. И дело не в том, что он от меня хочет, или как я на него реагирую, а в том, что из этого получится.
А сейчас гнев — грех в плаще — ведет меня по темной пещере.
Ира резко остановился.
— Ангел, мне вот просто интересно, как тебе в голову пришла мысль о сделке? — раздался низкий голос. На меня из-под капюшона смотрели красные глаза.
— Не вижу причин здесь оставаться.
— Очень интересно. А знаешь ли ты, что ты — не первый ангел-сердце города здесь?
— Нет.
Я нахмурилась. И что в этом такого? В ад могло попасть очень много ангелов. Но погодите, мы ни разу не слышали, чтобы сердца городов попадали в ад до меня.
— Ох, конечно, Владыка не будет тебе такое рассказывать. Он тебе вообще ничего не хочет рассказывать?
— Мы о таком не разговаривали, — нахмурилась.
— Правильно, ведь он от тебя только благодати хочет. Это придает ему сил.
— А что это был за ангел? Ну, до меня который.
— Это я тебе не могу сказать. Пусть Владыка расскажет. Но то сердце города мертво.
Я с ужасом уставилась на него.
— Хорошо, — прошептала. Вот только ничего хорошего нет. Значит, то сердце города так и не смогло выйти из ада.
— И тебя это нисколько не заботит? Даже то, что сейчас он проводит время с суккубом или ангелом.
— Пусть проводит, — ответила, вновь ощущая ту царапающую боль внутри.
— А как же ты? Ведь он не устоял перед твоей красотой, он захотел тебя как женщину, захотел быть с тобой. И все это променял на тех, от кого он может взять лишь физическое удовлетворение.
Я понимала, к чему клонит Ира. Он пытается прощупать меня и вывести на агрессию. Ведь гнев надо испытывать в отношении кого-то, но меня это не так сильно задевает. Да и к злу у меня нет неприязни. Владыка прав — я слишком любопытна, и это мой щит против зла. А гнев. Гнев направляет злость и агрессию. Ведь все способны злиться, кто-то больше, кто-то меньше.
— Я понимаю, к чему вы клоните, но не стоит. Я не буду таить обиду на Владыку. Он поступает так, как знает. Так лучше для него.
— Хорошо, ангел. Гневу ты не подвержена. Но испытание должна пройти, — он резко схватил и сжал мое предплечье, а я ощутила, как в меня вливается нечто темное — сила, растворяющаяся в крови.
— Познала ты, что такое похоть, ибо выставила свои желания превыше всего. Сейчас познаешь гнев, — сказал Ира, отпуская меня. — Мы — грехи, которым подвластны все: и ангелы, и демоны, и люди. Но именно люди придают нам больше всего сил. Если людей становится меньше — это сказывается на нас.
Я глубоко дышала, пытаясь прийти в себя. Грудь будто сжимало тугими железными цепями, я хватала ртом воздух, пытаясь вздохнуть. Перед глазами возникла темная пелена. Махнула руками, отгоняя ее. Во мне никогда не было столько… ярости. Хотелось кричать и бить хоть что-нибудь. Успокоиться надо. Все нормально. Я никогда не чувствовала злость, и сейчас не буду. Успокоила дыхание.
— Чудесно, ангел, — Ира хлопнул в ладоши. — Ты неплохо справляешься. Что ж надо тебе устроить настоящее испытание.
Мы вновь двинулись по пещере и остановились у огромных черных ворот с пентаграммой посреди. Ира приложил руку к середине рисунка, тот загорелся алым, и ворота с громким скрежетом отворились. За ними пещера разбивалась на тоннели, в которых видны были развилки. Ира направился в первый проход, но резко развернулся, и я врезалась в него. Точнее, я врезалась во что-то материальное, но стоило протянуть руку, как она прошла сквозь воздух.
— Это мой круг ада. Здесь находятся души тех, кто отдал свою жизнь гневу, кто не видел границ моей власти, кто окунался и тонул в пучине ярости, кто совершал поступки с гневом в сердце. Тебе, ангел, дается задание: узнать по поступкам какая из душ преклонялась мне при жизни. Здесь мучаются души, и наказание для них — раз за разом смотреть на свои поступки, совершенные при жизни. Узнаешь ли ты душу, отличишь ли от иллюзии?
Я кивнула — выбора не было, сама напросилась.
Обычный дом — не особо уставленный мебелью: пара стульев, стол и кровать на двоих, заправленная одеялом и подушкой. На полу сидела заплаканная женщина, худая и бледная, ее волосы спутаны, а на лице синяки. В дом ворвался мужчина. Его лицо искажено злобой. Он подскочил к женщине и начал ее избивать. Та закрывала лицо, живот. А тот бил ее с каким-то озверением.
Я уж было дернулась его остановить, но Ира схватил меня за руку.
— Ангел, это уже произошло.
Женщина кричала от боли, закрывала слегка выпирающий живот. Она же беременная! Но лицо мужчины искажалось не только злобой, но и болью. Не хотел причинять ей ее, но все равно не мог остановиться. Звуков не было, но и так было ясно, как всхлипывает женщина, как злится и ругается на нее мужчина.
Мне же хотелось накинуться и избить его самого. Она же носит дитя! А он такое себе позволяет! Нельзя бить тех, кто слабее! Нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах! Этот мужчина заслуживает быть в аду! Никогда не понимала, почему сильным надо отстаивать свое право быть сильными, избивая слабых. Ведь они доказывают лишь то, что сильнее физически, но никак не духовно и морально. Так легко ударить, но сложнее простить…
Разум застилала черная пелена. В ней было нечто знакомое. То, что я испытывала раньше, когда Либия вела меня по коридорам.
— Ангел, кто из них душа? — спросил Ира.
Я глянула на лежащую на полу женщину и склонившегося над ней мужчину. В его глазах отражался весь ужас содеянного. Он переводил взгляд от лица к животу женщины. Злость сменялась недоумением, а потом и вовсе страхом.
— Оба, — ответила. — Ребенок не от него.
— Уверена?
— Да.
— Что ж, ты права. Душа мужа находится на моем кругу, а душа жены на круге ада похоти. Но иногда они соприкасаются. Женщина совершала прелюбодеяние с другим мужчиной, от которого забеременела. Муж узнал, и результат — оба в аду.
Не смог мужчина простить измену. Не смог простить и себя, поддавшись гневу. А ведь они могли не один день прожить вместе, пройти испытания. Но измена жены подстегнула мужчину поддаться гневу. Этот грех разливается по крови, делая ее горячее. Еще пять минут назад я сама была готова оторвать ему голову, но сейчас я вижу, как он падает на колени перед женой, как дрожат его руки, когда он ощупывает ее тело. Что он чувствует? Любовь, что теплится в его сердце оставшимся маленьким комочком, или он чувствует раскаяние за убийство?
Я шагнула внутрь дома, глядя на застывшего мужчину. Ира не останавливал меня. Коснулась плеча несчастной души. Мужчина дернулся и уставился на меня. В его глазах виднелась боль.
— Я умер вслед за ней. Я не знал, что не смогу жить без нее. Хоть она и тварь лживая — променяла наше счастье на другого.
Нет боли сильнее измены, но еще хуже, когда она толкает на ужасные поступки.
— Вы бы могли ее простить? — спросила я.
— Не могу простить. Сука и тварь лживая, — чуть не заревел он.
— Но побои — не выход. От измены никто не может оправиться, это острая и бесконечная боль, но ее надо отпустить. Измена — это ужасно, но это ее грех, не ваш. Освободите душу от груза, и вам станет легче.
— Я не могу, — пробормотал он. — День изо дня я прихожу в дом, вижу эту лживую тварь и избиваю ее — и так каждый раз. Я же взял ее в жены, и она должна была быть только моей, а она... А я для нее все: и деньги, и одежду, и еду — все ради нее, а она не ценит! Оказалось, ей сосед важнее...
— Вы не в ответе за ее слабости, но в ответе за свои поступки. Она могла быть не счастлива с вами, и решила поддаться зову плоти. Разве ее измена стоит того, чтоб забивать до смерти и мучиться при жизни и даже после смерти? Примиритесь в душе с собой и обретете свободу. Как бы сильно не любили, найдите силы отпустить.