Теплые мягкие руки нежно втирали в мое пострадавшее лицо охлаждающую мазь с весьма неприятным запахом. Убаюкивающий голос жены разбойника звучал уже издалека, и я медленно и верно погружалась в дремоту.
"Надо бы выкрасть Часы у спящего Митьки и сбежать отсюда" — это была последняя здравая мысль моего засыпающего сознания.
Я попыталась дернуться из тенет липкой дремы и очистится от нее. Но не могла — несколько слабых попыток стряхнуть с себя сон прошли прахом, мои ноги и руки мне не подчинялись, а тело не хотело двигаться. Чем больше я сопротивлялась, тем сильнее и глубже увязала. Мне ничего не оставалось, как прекратить борьбу, и уснуть глубоким сном.
Глава 3
Мое пробуждение было невероятно приятным — отлично выспалась и, благодаря снадобью хозяйки, рука и голова больше не болели. Я лениво потянулась и, перевернувшись на другой бок, сладко вздохнула. В мои легкие вливался аромат различных трав, сушащихся на стенах домика и запах свежеиспеченного хлеба. Только подспудная мысль о каком-то невыполненном деле отравляла мне настроение и портила это приятное утро. Я мигом вспомнила о том, что заснула и не вытащила Часы Времени у Митрия. Прикусив губу, я старалась отогнать от себя мрачные мысли. Еще теплой ото сна кожей, чувствовала, как в распахнутые в хате окна вливался свежий воздух, еще не прогретый жарким летним солнцем. Судя по активной суете за окном и в дальнем углу комнаты, было позднее утро или день, что по меркам сельских жителей было очень поздно.
Я лениво потянулась и неохотно открыла глаза и из-под ресниц оглядела комнату. Хозяйка домика уже тихонько возилась по хозяйству и, в данный момент, ухватом ловко вытаскивала из горячего зева печки горшочек с ароматной кашей. На ладно сбитом деревянном столе из гладко обтесанных досок, стояло огромное блюдо с большим караваем, распространявшим аппетитный аромат свежеиспеченного хлеба. Эти запахи приятно щекотали мое обоняние, напоминая мне о том, что я ничего вчера не ела кроме кусочка пиццы. Желудок скрутило от голода, напоминая мне о том, что неплохо было бы и подкрепиться.
В этот момент, жена Митьки ловко водворила кашу на стол рядом с хлебом и обернулась ко мне лицом. Увидев, что я не сплю, она недовольно поджала тонкие бледные губы и ворчливо сказала:
— Хватит вылеживаться, барышня. Чай не дома. Вставай, умойся и допоможешь на стол собрать. Скоро Митрий и Макар с рынка вернутся.
Я села на лежанке и протерла глаза здоровой рукой, прогоняя прочь остатки сладкой дремы. Краем глаза я заметила, что мое правое запястье туго перетянуто серой тряпицей.
— Доброе утро, хозяйка, — тихо сказалая, как можно дружелюбнее и прибавляя в голос как можно больше мягкости и благодарности.
Мой ласковый тон возымел свое действие, хозяйка смягчилась и уже другим тоном отозвалась:
— Уже день, барышня. Придется тебе менять свою привычку вставать поздно. Чай не в родительском доме. Уже, почитай, десятый час пошел, а ты все еще дрыхнешь. Бушь у меня покудова помощницей, а далее решим, как быть с тобой. И еду отрабатывать. Я тя кормить просто так не буду. Зови меня Матреной. А как зовут-то тя, барышня?
— Эля, — прошептала я, слезая с лежанки.
— Добрэ, Эля… Странное имя… Заграничное?
Я неопределенно пожала плечами, окончательно слезла с лавки, спокойно обула свои туфли и встала во весь рост перед хозяйкой.
Матрена поморщилась, когда увидала мой наряд — мятая грязная блузка, обтягивающие джинсы, и туфли на шпильках.
— Тебя переодеть надобно, а то в исподнем ходишь, — проворчала она и исчезла за дверями.
Вернулась жена разбойника через минуту, неся в руках какое-то платье темно-серого оттенка, напоминающее мне мышиную шкурку. Она взяла меня за руку и отвела в закуток, занавешенный цветастой тряпицей и, вручив мне полотенце, кусок серого мыла, платье и белье, вышла из так называемой ванной.
Я быстро стащила с себя свои вещи и приткнула на широкую полочку, туда же отправились — кусок мыла и полотенце из неотбеленной льняной ткани. На полу стояла большая бочка, наполненная слегка теплой водой. По крайней мере, чистой, и на том спасибо. Я размотала повязку на руке и придирчиво осмотрела место ушиба, к моему огромному удивлению, опухоль прошла. Я с недоверием еще пару секунд созерцала запястье, затем облокотившись обеими руками о бадью, посмотрела на свое лицо без единого синяка или припухлости, отражавшееся в воде. Долго и придирчиво искала признаки того, что во мне изменилось, но черты лица были теми же — большие серые глаза на бледном лице, разлет бровей с красивым изломом, длинные чуть ниже лопаток волосы золотисто-русого цвета и яркие губы, с немного вздернутой в надменном изгибе, верхней губой. Еще пару секунд, я продолжала созерцать себя и, поколебавшись, окунула руки в воду и принялась умываться.
Подавляя природную брезгливость, я намылилась, как смогла, серым мылом, попутно вспоминая свою уютную уложенную розовато-белым кафелем ванную, душевую кабинку и белоснежную овальную ванну, а также такие недоступные в данный момент — ароматный гель для душа и шампунь. Мои волосы потемнели от пыли и имели неряшливый сероватый оттенок, и поэтому мне пришлось тоже их мыть с мылом.
Когда я насухо вытерлась полотенцем и с содроганием в душе натянула на себя белье — ужасного вида панталоны до колен с оборками, длинную рубашку желтого оттенка на широких уродливых бретелях, но, по крайней мере, вся одежда и белье были чистыми. Платье было вообще отвратительным из сероватого грубого материала с широким подолом до пола, со шнуровкой на жестком лифе впереди, пышными рукавами фонариками и воротником-стоечкой. Поморщившись, я со вздохом затянула шнуровку, одернула топорщащуюся юбку и, увязав свою одежду вместе с туфлями в подобие узла, вышла из-за перегородки. В платье с чужого плеча мне было ужасно некомфортно, отбивая желание, даже представить себе как я выглядела. Матрена велела мне заплести волосы в косу и, протянув, деревянный гребень и ядовито-синюю ленту для волос, двинулась к полкам с разнообразной утварью. Я вновь вернулась за ширму, тщательно вытерла волосы полотенцем, затем осторожно расчесала их и практически еще мокрыми, заплела косу, вплетая в нее ленту.
Когда я вынырнула из-за перегородки, Матрена уже успела убрать куда-то мои вещи, постель и расстелить на столе белоснежную льняную скатерть с цветной вышивкой. Мне она велела расставлять миски на столе, который бы придвинут к двум перпендикулярно стоящим широким лавкам. На стол отправилась огромная миска с гречневой кашей, щедро политой густым соусом, домашние жирные колбаски, вареники с мисочкой сметаны, миска нарезанных на четыре части свежих огурцов, помидоров и пучками зелени. В середине стола стоял нарезанный огромными ломтями хлеб с золотистой хрустящей корочкой. Один толстый ломоть немного отвалился вбок, обнажая желтоватую пористую мякушку, источающую неповторимый аромат свежайшего хлеба. Теперь я понимала, откуда у славян привычка вкусно и много покушать.