Я невольно сглотнула слюну, желудок требовательно заурчал, да так громко, что хозяйка услышала и сжалилась надо мной. Она бесцеремонно ткнула мне в руки ломоть хлеба и большую кружку молока, велев мне присесть на маленькой скамеечке около печи. Когда я доедала свой кусок хлеба, запивая его парным молоком, в хату ввалились Митька, Макар и не знакомый мне мужик. Они о чем-то шумно переговаривались, щедро приправляя свою чудную речь такими ругательствами, о значении некоторых, я лишь только догадывалась.
Незнакомец был высокого роста, худощав с коротко подстриженными волосами темно-кирпичного цвета. Такие же, как и у Макара глаза, форма головы и рисунок губ, это невольно наталкивало на догадку, что они с рыжим родственники. Вошедшие мужики, узрев меня, как-то сразу замолчали, а высокий незнакомец, неторопливо подошел ко мне практически вплотную. Он с интересом в течение нескольких долгих секунд рассматривал меня оценивающим взглядом. Я перестала жевать, бесстрашно подняла глаза на высокого мужика и спокойно встретилась с его холодным взглядом бледно-голубых глаз.
Одет он был в потертые штаны, вправленные в высокие сапоги из свиной кожи, рубаху навыпуск и кожаную жилетку. В правой руке он мял картуз, который, впрочем, тут же кинул на ближнюю к нему лавку. Справа к нему подошел Митька. Его черные глазки смотрели на высокого мужика с видимым волнением и то и дело беспокойно бегали по нашим лицам. Немного позади, мялся Макар со свойственным ему простодушно-дурашливым видом.
— Как зовут тебя, девка? — нарушил наконец-то тишину незнакомец.
Его взгляд уже давно оглаживал мою высоко поднятую туго затянутым лифом грудь. Слово "девка" никогда не нравилось мне, ассоциируясь с понятием дешевой портовой шлюхи. Я с недовольством вскинула подбородок и надменно поджала губы, выпрямляя спину.
— Я тебе не "девка", — отрезала я, понимая в душе, что это просто дерзость и мне придется отвечать за свои слова.
Мне с легкостью удались эти жесты гордости и надменный тон в голосе, так как в голубых глазах незнакомца полыхнула холодная ярость. Казалось, он едва сдерживает себя, и вот-вот на грани того, чтобы вспылить и ударить меня. Его пухлые яркие губы скривились в усмешке.
— Эля, ее зовут, — безмятежно отозвалась Матрена, тут же веселым тоном прибавила:
— Сидай, Кузьма, до столу, а то еда простынет. Я приготовила твои любимые вареники с творогом. Сидайте! Не обращайте внимания на барышню, она попервах такая строптивая, но я и не таковых ломала.
Хозяйка засуетилась вокруг гостя, попутно ставя на застеленный скатертью стол внушительный запотевший пузырь с белой мутной жидкостью и четыре глиняных чарки. Я с ужасом застыла с недоеденным куском хлеба, наконец-то осознавая, куда попала. Несколько минут я мяла в руках хлеб, краем глаза наблюдая за хозяйкой и мужиками.
В нос ударил запах самогона, и когда первая чарка была выпита, я быстренько доела хлеб и допила молоко. Послышалось чавканье, к моему горлу подступил ком, и я поспешно отвернулась к огню в печи, чтобы не видеть, как рубают продукты три здоровых мужика и хозяйка дома. За трапезой Митька сообщил, что продал часы "строптивой барышни" и вытащил из кожаного мешочка золотые монеты. Порядком захмелевший Макар радостно икнул и протянул жадные ладони к сверкавшему на столе золоту. Послышался шлепок по рукам, и грубый голос Митрия, предлагавшего поделить поровну прибыль. Упоминалось имя ростовщика Аркашки, якобы купившего эти часы по бешеной цене, соблазнившись тонкой работой.
Мое сердце перестало биться и заледенело от ужаса. Мысль о том, что я в девятнадцатом веке на всю свою оставшуюся жизнь ужасала и вселяла такой неконтролируемый ужас, что мое тело застыло в одной позе. На глаза навернулись слезы, которые превращали желто-красный огонь, ласково лизавший дрова в зеве печи, в яркое мигающее размытое пятно. Краем уха я слушала пьяные разговоры мужиков, потом Матрена побежала за маринованными грибами в погреб.
В чувство реальности привел меня низкий баритон Кузьмы, который обратился ко мне:
— Элька, я вот че решил… Хочу, чтоб ты была моей бабой. У меня всякие были, но шоб из благородных — ишо не было.
Эту фразу он произнес на диво четким тоном. Я, не веря своим ушам, медленно обернулась в сторону Кузьмы и с удивлением воззрилась на разбойника. Мужик, видимо приняв мое удивленное молчание за немую радость, оскалился и подсел ко мне на лавку. Я сжалась в комочек, мечтая, чтобы этот ужас закончился, но все было слишком реально. Пьяный мужик дышал мне в шею, пытался поймать мое лицо и запечатлеть на моих губах слюнявый поцелуй. Отвращение подкатило к горлу. Где-то на заднем плане, Митька и Макар, что-то советовали пьяными голосами своему атаману. В этот момент послышались шаги Матрены, и в комнату вплыла сама хозяйка, Кузьма резво встал и заплетающимися шагами вернулся за стол.
— Матрена, отдай-ка свою помощницу мне в бабы, — прогудел Кузьма, сладко улыбаясь хозяйке.
— Неужто хочешь эту белоручку в жены? — удивленно спросила Матрена.
Ее синие глаза были затуманены самогоном, но все равно смотрели прямо, а в глазах сверкнул хищный блеск быстрой наживы.
— Я сказал в бабы, а не в жены, — гнул свое Кузьма.
Я похолодела и с ужасом взирала на людей, решающих мою судьбу.
Но хозяйка дома была неприступной:
— Нет, если ее к тебе, то только в жены и с выкупом! Как-никак это мой Митрий нашел эту барышеньку!
— Добрэ, — неохотно согласился Кузьма. — Надеюсь, вона того стоить, шоб жениться на ней.
Матрена просияла.
— Я тоби цю кралю за две недели подготовлю. Будэ все робити по хозяйству.
Кузьма ухмыльнулся:
— Хорошо, Матрена!
Налили еще по одной чарке, и, чокнувшись, дружно выпили. Я продолжала сидеть на своем месте перед печью и обреченно смотрела на пьяного "жениха".
Глава 4
Матрена свое слово, данное Кузьме, держала с завидной стойкостью. После шумного и обильного возлияниями обеда плавно перешедшего в ранний ужин, мужики отправились на сеновал спать, а я и Матрена принялись убирать со стола. Затем хозяйка поручила мне мыть посуду, причем, без привычных для меня моющих средств, дело шло вон из рук плохо. Подвыпившая Матрена кричала и бранилась, а мне приходилось покорно молчать и в тайне мечтать о побеге.
Весь следующий день хозяйка давала мне кучу дел — по дому и огороду. У меня не было даже минутки свободного времени и к концу дня, я просто повалилась на свою лавку без задних ног. Даже не было сил, чтобы снять с себя платье. Я так и заснула в нем, поджимая под юбку свои босые ноги.
Казалось, только минуту назад я облегченно закрыла глаза, как чувствительный тычок в бок снова разбудил меня. Надо мной стояла хозяйка, ее силуэт был едва виден в сером предрассветном сумраке. Она была уже одета и умыта.
— Вставай, лежебока. Уж пора печь топить и тесто ставить, — уже привычным ворчливым тоном поприветствовала она меня.
Я зевнула, пытаясь прогнать сон из своего усталого, измученного непривычной физической работой, тела. Мои босые, сбитые за вчерашний день и привыкшие к обуви, ноги коснулись холодного, остывшего за ночь пола. Эта прохлада привела меня в сознание. Матрена меж тем вручила мне ведро и велела принести воды из колодца.