Медленно и неумолимо мерк очередной день, серые сумерки постепенно догорали, и на смену им в свои права вступала ночь. Весь путь, проделанный до парадного крыльца дома князя Баринского, был больше похож на дурной сон, нежели на реальность. Жутко хотелось наконец-то проснуться и очутится у себя дома, в своем веке, а не мотаться, путаясь в длинной пышной юбке, по мокрому городу конца девятнадцатого века. Вот мы вместе преодолели десяток ступеней, ведущих на широкое каменное крыльцо. Навес поддерживали изящные колонны, украшавшие передний фасад дома. Весь его вид более напоминал мне какое-то административное здание, нежели на жилой особняк. Стиль барокко лишь добавлял помпезности, но не вкуса. Я даже догадывалась, чей был выбор дома. Но ведь это были всего лишь догадки.
— Я даже удивляюсь себе, что так легко согласился ехать с вами, Эля, — удивленно прошептал Перовский из густой тени, отбрасываемой навесом.
Затем Станислав постучал массивным дверным молотком в двери, и на пороге тут же возник отлично вышколенный дворецкий с неизменно любезной улыбкой на гладко выбритом щекастом лице. Его дородное тело было затянуто в дорогую синюю ливрею с золотыми пуговицами и галунами. Дворецкий любезно впустил нас в холл после того, как Станислав представился.
Хотя с выводами я определенно поспешила. Дом в Киеве князь Дэниэль обставил не менее шикарно, чем летний особняк в Крыму. Просторный холл был просто великолепен. Огромная хрустальная люстра на множество свечей освещала огромное по площади помещение и отражалась в блестящем плиточном полу из белоснежного мрамора с черными, бежевыми и серыми прожилками. Огромные окна до самого пола были зашторены тяжелыми бордовыми портьерами из дорого бархата. В разных местах холла стояли небольшими группками бордовые диванчики для ожидающих. Широкая лестница, устланная темно-красной ковровой дорожкой, вела на второй этаж. Пока я оглядывалась, Станислав, напустив на себя мнимую важность, вполголоса разговаривал с дворецким. После недолгих уговоров, тот помог нам снять верхнюю одежду и проводил на второй этаж, предварительно предупредив, что у князя в данный момент еще одни гости. Станислав тут же уверил, что вопросы будут чисто деловыми. Я была так взволнована предстоящей встречей, что практически не замечала окружающей обстановки, да и в длинном коридоре было мало примечательного. Обычная ковровая дорожка цвета спелой вишни, светильники-керосинки, прикрепленные к стенам, на них же обои нейтрального светлого оттенка, и множество различных дверей из темного дерева с филигранными старинными ручками.
Дворецкий, который шествовал впереди нас, внезапно остановился перед одной из дверей и осторожно повернул ручку.
— Ваша светлость, к вам господин Перовский с супругой, — тихим тоном доложил он, заглядывая в комнату.
— Да, просите, — послышался, ставший родным за время разлуки, баритон.
Мое сердце забилось в бешеном ритме, в ушах зашумела кровь, а ладошки мгновенно вспотели. Я едва смогла устоять на ногах, а также пришлось срочно успокаиваться, чтобы предстать перед ним и его гостями чужой женой, а не Габриэль Миллер. В этот момент даже мелькнула горькая мысль, что мне никогда не приходилось быть с ним самой собой, не прятаться за чужими масками и именами.
— Прошу, проходите, — вежливо пригласил дворецкий.
Станислав галантно пропустил меня вперед, а затем вошел следом за мной. Комната была небольшая и хорошо натопленная. Баринский полулежал в синем длинном шелковом халате на кушетке в самом дальнем углу комнаты. Его большие карие глаза казались еще больше из-за того, что под глазами пролегли тени. Подбородок и скулы заострились. В его взгляде появилась какая-то отстраненность, он смотрел на нас с Перовским, и в то же время — сквозь нас, словно он видел что-то такое доступное лишь одному ему. Этот страшный взгляд пугал, завораживал и заставлял сердце испуганно замирать от страшных догадок, пронзающих мой мозг. Первым желанием было — закрыть лицо руками и зарыдать в голос, горько и безутешно. Но затем все моментально отступило, и больше всего на свете мне захотелось дотронуться до родного для меня слега побледневшего лица, поцеловать все еще чувственные и аппетитные губы, погладить шелковистые волосы, разметавшиеся на подушке. В этот незабываемый миг его глаза удивленно блуждали по моему лицу. Он время от времени переводил потрясенный взгляд с меня на девушку, сидящую на диванчике, расположенном напротив пылающего камина. Фигура девушки показалась мне знакомой, так же как и остальные две дамы, сидящие рядом с ней. Они заинтересованно перевели взгляд с Баринского на нас и наши взгляды встретились. У меня внутри все моментально похолодело — в комнате вместе с нами находились еще мадам Элен, Сесиль и бывшая Габриэль Миллер, а ныне госпожа Перовская.
Последовавшая далее сцена была достойна гоголевского "Ревизора". Шок, удивление, непонимание ситуации — все это в полной мере отразились на лицах мадам Элен, Сесиль и Баринского. Станислав, как и я, пребывал просто в легком ступоре. Личико госпожи Перовской, вовсе было жалостливым и обреченным. Словно, она знала, что все равно наша задумка раскроется, и предстанет перед остальными, в самом, что ни на есть, неприглядном виде. Ее плечики опустились, словно тяжкий груз моментально пригвоздил ее к дивану, а в глубине серо-голубых больших глаз поселилось выражение большой вины. Я перевела взгляд с семейства Миллеров на князя Баринского. Дэниэль с непонятным выражением в глубине черных зрачков пожирал мое лицо, фигуру и выражение моих глаз. Затем его карие глаза посветлели, словно он наконец-то что-то для себя понял и осознал. Слабая улыбка слегка тронула его чувственные губы, и он лукаво подмигнул мне. Этот озорной жест означал только одно — он без труда узнал меня.
На моем лице впервые за весь день зародилась самая настоящая улыбка счастья. Все тревоги отступили на задний план и впервые за все это время, я посмотрела на любимого, не тая свои чувства. Глаза Баринского вспыхнули дьявольским огнем, словно любовь, желание, страсть сжигали дотла его тело, сердце и душу. Внезапно, наша с ним связь стала настолько осязаема для присутствующих, что Сесиль и ее настоящая сестра слабо улыбнулись, понимая наши с князем чувства. Мадам Элен находилась в сильном замешательстве. Не знаю, сколько времени мы, не отрываясь, смотрели глаза в глаза, словно, стараясь впитать друг друга.
Затем, безупречное воспитание Дэниэля взяло верх над остальными чувствами, и он с огромным трудом отвел взгляд от меня. Баринский немного привстал, морщась от боли и вежливо предложил присесть нам со Станиславом на еще один свободный диван.
— Добрый вечер, — поприветствовала я присутствующих сладким голосом, усаживаясь напротив мадам Элен. — Я вижу, вы уже выздоровели, графиня Миллер.
Мадам Элен пораженно переводила глаза с меня на Софью Перовскую.