Слава Богу, мой голос не дрожал, и говорила спокойным тоном. Перспектива остаться в девятнадцатом веке пугала меня, и я решила всеми правдами и неправдами забрать у черноволосого мужика Часы Времени. Поэтому я резво вскочила на ноги и метнулась к раскрытой ладони разбойника, чтобы выхватить Часы Времени, полностью полагаясь на свою быстроту и ловкость. Оставалось два сантиметра отделяющих Часы от моих пальцев, как ладонь сжалась в огромный кулак. Он молниеносно впечатался мне в лицо. Моя голова безвольно дернулась назад, и я упала в густую траву. Черная бездна небытия вновь утащила меня в свои недра.
— У-у-у… Ироды! Пошто барышню-то ударили? — низкий приятный женский голос вывел меня из обморочного состояния.
Как из-за слоя ваты послышались виноватые голоса разбойников Митьки и Макара.
— Так ведь сама она нарвалась… — ныл высокий тенорок рыжего.
— Хотела забрать нашу добычу. Вишь, какие у нее часики! Золотые! Дорогие! Продадим их. Вот завтра утром к ростовщику и зайду, — прохрипел Митька.
— Митрий! А бить-то пошто? А мне теперь изводи на нее мази, чтоб лицо ее залечить, — загремел громкий женский голос на все помещение. — Вон отседа!
— Идем, Макар, — прогудел Митька. — Нам еще к Кузьме сходить надо по делам.
Послышались шаги, скрип половиц под ногами и звук захлопывающейся двери.
Запах трав, треск поленьев в очаге, тепло веявшее от огня — это навевало небывалый уют. Мне было, впервые за весь богатый событиями день, тепло и спокойно, несмотря на то, что для меня все еще был на дворе девятнадцатый век вместо моего родного двадцать первого. Я внутренне спохватилась — Митька продаст завтра часы, и никогда в жизни не найду их в этой эпохе. Я почувствовала, как желудок судорожно сжался в комок. Усилилась безотчетная тоска по моим друзьям, а в душе царила сильная досада на саму себя и свою самонадеянность. Затем еще добавилось чувство одиночества и тоска по далекому, еще не существующему в этом веке моему дому.
С трудом я приоткрыла глаза, и мой затуманенный взгляд наткнулся на невысокую женщину лет под сорок. Ее голова была повязана ярким цветастым платком. На ней была длинная, украшенная вышивкой прямая с запахом юбка из черной плотной ткани, белоснежная сорочка богато вышитая и с пышными рукавами, подкатанными до локтя, которые обнажали ее полные руки. Самым красивым в ее облике — были большие васильковые глаза, обрамленные длинными темными ресницами. Она стояла передо мной с небольшой глиняной миской в руках, видимо ожидая того, как я открою глаза.
— О, очнулась, — ее тон был грубоватым и неласковым. — Выпей-ка, барышня, отвар из моих травок и все пройдет.
Я мотнула головой, игнорируя гул в ушах, и неуверенно обвела вокруг себя взглядом. К моему огромному удивлению — лежала на просторной лежанке и тюфяке набитым мягким сеном. Я неловко дернулась, лоскутное одеяло съехало вбок, и осторожно приподнялась на локте.
Хозяйка ловко помогла мне сесть поудобнее, сунула мне в руки миску и мне не оставалось ничего другого, как подчинится этой женщине. Ее глаза ощупывали мое лицо пристальным взглядом, пока я пила приятный с мятным привкусом и запахом отвар из различных трав. Женщина сокрушенно прищелкнула языком и неодобрительно покачала головой.
— Ишь, изверги! Поди, милая, чуть не прибил тебя мой Митька?
Я проглотила последнюю каплю отвара и, протягивая женщине миску, прошептала:
— Спасибо… Они отняли мои Часы, которые мне нужны… Это единственное, что у меня осталось в этом мире. Это… как память…
— Забудь, барышня, о них. Скажи спасибо, что он вовсе тебя не зашиб. Супружник мой очень дужый мужик, — голос женщины смягчился. — Да и разбойником он стал по нужде, а не по своей милости.
— Но мне нужны они, понимаете, — на глазах у меня закипали слезы, а в душе росла паника.
— Приляг, милая барышня, отдохни. А я покуда что тебе лицо мазью намажу, а то синяки останутся и руку тоже надобно перевязать, — в ее красивый голос был непререкаемым и убаюкивающим.
Возможно, это был эффект выпитого отвара, который был успокоительным и снотворным. Я подчинилась хозяйке и замолчала. Женщина без суеты отошла в дальний конец комнатки, и мне наконец-то удалось рассмотреть помещение, в котором я лежала — побеленые стены, увешанные пучками трав, гирляндами лука и чеснока, три маленьких окошка занавешенных льняными занавесками, огромная печь. Уже слипающимися глазами я смотрела, как она долго рылась в каких-то баночках и горшочках на полках перед печью. Ее низенькая пышная фигура была освещена огнем печи и моему засыпающему воображению хозяйка этого домика была поразительно похожа на ведьму, колдующую что-то со своими снадобьями.