Он крепче сжал ее ладонь, и снова оказался прямо перед ней, прижался лбом к ее лбу, отчаянно уставился на нее затуманенными глазами.
— Бетани, — собственное имя никогда не казалось ей настолько же красивым, как сейчас, когда он его произнес таким шепотом, — милая, ты близко? Ты готова?
Как он еще мог говорить? Это казалось до абсурдности несправедливым.
— Каллен.
— Бет, ответь мне! Готова?
Всхлип сорвался с ее губ; она чувствовала, как теряет контроль над собственным телом. Они восхитительно скользили друг о друга, мокрые от пота, и все, что Бетани ощущала, это жар, наслаждение и восхитительное скручивающееся напряжение, от которого внутри бурлило что-то неудержимое и отчаянное.
— Бет!
— Да, — простонала она, едва удерживаясь за тончайшую ниточку, — Создатель, да.
Каллен поцеловал ее, отчаянно, неаккуратно и безо всякого умения; он настолько сильно сжимал ее ладонь, что Бетани была уверена — в любой момент она услышит треск костей. Но Каллен продолжал двигаться, толкаясь бедрами навстречу ее, вплотную прижимаясь животом к ее животу, грудь к груди, и все было скользким, потным, горячим и быстрым, и Создатель…
Создатель всемогущий.
Сначала Бетани поперхнулась — она пыталась судорожно вдохнуть, когда все началось, и у нее это не очень хорошо получилось; Каллен, застонав, отстранился едва-едва. Она вдохнула полной грудью, уже не в состоянии нормально видеть, и выгнулась дугой, бесконтрольно дергаясь, дрожа и брыкаясь. Каллен не останавливался, и, когда и сам достиг оргазма, двигался дергано и неуправляемо. На втором вдохе Бетани издала какой-то надтреснутый крик, всхлипывая и суча ногами в поисках опоры на кровати, на Каллене, где угодно.
Это отличалось от первого раза, к которому он ее подвел своим ртом, потому что теперь это было попросту везде, сжигало ее насквозь, и Каллен тоже был везде, над ней, в ней, потерянный вместе с ней, и она не могла…
Бетани вдохнула в третий раз и закричала.
========== Часть 8 ==========
О следующих нескольких минутах она мало что помнила, только судорожные поцелуи, никак не кончавшиеся, да отчаянный шепот — может, это она всхлипывала его имя, или Каллен все повторял и повторял ее собственное. Или, может, это были слова, может, они умудрились провести полноценный разговор, а она просто не сумела уловить ничего кроме звуков и намерения. Чувства, ощущения, давление… ничто из этого не пропало так быстро, как она того ожидала, и она всхлипывала, цеплялась за Каллена, чувствуя, как он тоже сильнее прижимает ее к себе.
Бетани никак не могла замереть; она содрогалась от удовольствия, оно уходило медленно и не спеша, от его небольших вспышек с ее губ сами собой слетали нечленораздельные звуки и короткие обрывки слов прямо в губы Каллена, руки жили своей жизнью, а тело била дрожь. Каллен, казалось, находился в таком же состоянии, он мягко покусывал ее губы, а потом у него наконец кончились силы, и он рухнул прямо на нее. И его вес ошеломлял — не обязательно в плохом смысле — и определенно внушал уважение. Когда Бетани шумно вдохнула, Каллен пробормотал неразборчивое извинение и скатился на бок, утаскивая ее с собой.
Теперь, когда лихорадочный темп стих, у нее появилась возможность перевести дыхание и дать разуму отключиться от реальности, затеряться в волнах шипучих, вибрировавших ощущений, которые никто из ее друзей никогда не описывал с какой бы то ни было точностью. Она чувствовала дыхание Каллена, чувствовала, как горячий воздух омывал ее лоб, как его грудь вжималась в ее с каждым быстрым вдох-выдох. Где-то среди его сиплого дыхания и яростного сердцебиения затаился красивый ритм, и еще что-то чарующее в том, как Каллен, будучи воплощением сплошной твердости — одни мышцы, углы и острые, точеные линии — в потном беспорядке переплетался с ее мягкостью и изгибами.
Бетани потерялась во всем этом и, прильнув к его груди, лежала и слушала его яростно бьющееся сердце. Кожа Каллена оказалась немного темнее ее собственной, наследие долгих дней, проведенных в тренировках и на патрулях, а еще у него на плече имелась абсолютно очаровательная веснушка. Бетани поймала себя за размышлениями, как бы он отреагировал, лизни она ее, и раздосадовала ли бы ее эта реакция, поскольку ей очень, очень хотелось это сделать.
А еще она начала ощущать тупую боль, жжение в мышцах, будто она только что попыталась под полуденным солнцем пробежать из Нижнего города в Верхний и обратно. А между бедер все пульсировало, и каждое движение сопровождалось вспышками… тоже отнюдь не приятными. Но все равно это великолепно, ведь это было неотъемлемой частью пережитого вместе с Калленом, и пускай Бетани знала, что утром у нее все будет болеть, сейчас оно того ох как стоило.
— Бетани, — он сипло шепнул, своими горячими ладонями прижимаясь к ее спине, притягивая ее еще ближе. Почувствовав его губы у себя на виске, она с охотой ответила тем же, уютно уткнувшись носом ему в шею.
Так они и уснули, переплетясь конечностями, все еще мокрые от пота и других жидкостей — о Создатель, одной этой мысли хватило, чтобы она заерзала от смущения — но ей было слишком сонно и хорошо, чтобы озвучивать свой протест.
И в самом-то деле, невзирая на разнообразные уколы боли, заснуть в обнимку с Калленом оказалось намного чудесней, чем Бетани могла себе представить.
***
Когда она медленно, тепло и лениво выплыла из сна, ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать разницу. Кровать под ней роскошная и огромная — еще чуть побольше, и она бы не знала, что с такой делать — но проблема крылась не в этом. Бетани потянулась на шелковых простынях, тихо восторженно застонав от ощущений, протянула руку…
Она приоткрыла один глаз, обнаружив только теплые простыни и небольшое углубление там, где совсем недавно лежало тело. Каллена весьма очевидно не обнаружилось в постели вместе с ней.
Бетани не могла определиться, что в ней бурлило сильнее: паника или стыд. Он бросил ее, соблазнил, насладился ею и бросил, и теперь был на пути к страже или храмовникам, или…
— Ты проснулась.
Облегчение затопило ее, а вскоре после него пришло смущение. Разумеется, он никуда не ушел, они по-прежнему не знали, как выбраться из этой комнаты. Бетани крайне осторожно собрала одеяло к груди и села, обмотавшись им и оглянувшись в поисках Каллена.
Он сидел в кресле и смотрел на кровать; его посетила та же мысль, что и ее, и талию его опоясывало второе одеяло. Он выглядел… задумчивым. Совершенно не та легкая ухмылка, которую Бетани надеялась увидеть на лице своего первого любовника.
Крепче прижимая к себе одеяло, она облизала резко пересохшие губы.
— Каллен, — прошептала она, пытаясь не звучать вопросительно. У нее роилось слишком, слишком много вопросов, и тем не менее… если она их озвучит, произведет ли это впечатление, будто она в нем нуждается? Какой вообще этикет ожидался в подобных ситуациях? Отступница и капитан-храмовник заперты в комнате и поддаются дикой страсти, как такому вообще где-то может быть прецедент? Бетани думала, что проснется с ним в обнимку, вдыхая запах его тела и их совокупления, но вместо этого получила вот это вот.
Двое незнакомцев, смотревших друг на друга через всю комнату.
Каллен кашлянул и подался вперед, оперся локтями о колени. Бетани попыталась проигнорировать то, как его мышцы при этом заиграли под кожей, она действительно попыталась, но он же был произведением искусства. Было бы преступлением не оценить того, что открывалось ее жадному взгляду.
— Бетани, — начал он, весьма многозначительно не глядя на нее. У нее кровь застыла в жилах. — У меня была… возможность поразмыслить на тем, что произошло между нами, и я думаю…
Она всхлипнула, тотчас прикусив губу в попытке это скрыть. Но было уже слишком поздно — Каллен, услышав, резко поднял взгляд, и в глазах его вспыхнуло удивление: