1 глава.
Семь лет назад. Конакри.
Хижина на побережье Атлантического океана принадлежит рыбаку, со знанием дела и кропотливым трудом он поспевал за разной рыбиной, какой кому по душе на рынке было. То время не кончилось и сейчас сети наполнены и кормят постояльцев рынка.
Здесь же старик Марти принимал в гости ближних и дальних родственников. Прямых связей с хижиной попросту не имели или не задумывались иметь, были против приобретать коробочку с требуемым питанием, но с позволением передавать приветы на расстоянии. Так думали сыновья и дочь.
- Мы тоже иногда неправы, - говорил Гермоген, старший сын старика. – Разве можно заставлять насильно перейти на кнопчатый Nokia, сказав про экономию чернил?
- Бедняга утратил радость жизни. – Старшая дочь старика трагично покачивала головой.
- Как удачно, что не хватились идеи, купить Марти печатную машинку!
- Единодушно! – вновь заговорил старший сын. – Едва ли кто из нас согласен подарить старику телефон, как не на его пенсию, что не обидит, когда он избавится от него и забудет.
Кроме сыновей Марти с нетерпением ожидал новостей от племянников. Итак, по-прежнему переносились встречи их. «Наверно, здешняя культура им не нравится», - думал старик. Неприязнь расстраивает, никто не вправе настаивать на печали и поэтому Марти давным-давно позабыл, оказавшись чьим-то опекуном.
В начале его хижину при сумерках прибыло обворовывать, предположено по фигуре двое детей. В промежутке у выхода показался третий соучастник, ждавший остальных на ступеньках крыльца. Кем была троица в рассеянном состоянии вскочивший на шум Марти после удара по цилиндровой башке выдать разумнее, чем приведение не догадался. Теперь, когда он прижимался к замусоренному деревянному полу, дети могли делать ноги, но самый жалостливый переубедил их:
- Ты убила его!
И тут же схватился за голову и присел на корточках.
- Что такое говоришь! На нём ни пятнышка крови! – чувствуя вину, отвечала девочка в белом пижамном трико с косичками.
Затем девочка бросила молоток и отстранилась на пару ступенек, а потом постаралась не смотреть на лежащего, чтобы не найти на нём ту самую кровь, о которой лишь слышала и не имела представления. Что она себе прекрасно воображала, так это надутую капельку крови или, после пореза пальца зудящую боль, которую ничем не приглушить, кроме как сунуть палец в рот.
- Не-а, Нона, он обездвижен, - продолжал наезжать жалостливый. На этот раз он буквально тыкал пальцем на мёртво лежащего. – Где молоток лежал?
- Кричишь, что он мёртв, а говоришь, обездвижен! – от вины ей казалось, что ком в горле сжался и три товарища дружно осуждают её.
Нона собралась смолчать, но делать что-то надо, так что промямлила, точно звук унёсся ветром или онемел язык:
– На втором этаже… в кладовой…
На крыльце потоком засквозило, окоченение пробирало до костей. Курчавый юнец, который поменьше своих товарищей окутался в украденный плед. Такой холод, с которым трудно бороться и не может быть принят закалкой, подействовал на решение и вынудил остаться переночевать. Коротко постриженная брюнетка, молча, указала на старика и лихорадочно развела руки.
- Тащить будем к кровати! – шёпотом приказал один и тот же.
Распределив между собой конечности, старика поволочили в спальню, стоило больших усилий поднимать типа испустившего дух, и кто поочерёдно проверял, не пошла ли кровь, и оборачивался, не зашёл ли кто. Однако, вскоре все, покрытые потом, облегчёно вздохнули, когда переступили порог спальной комнаты, особенно после переноса тела с пола, в неподвижном состоянии оно в разы тяжелее, на пружинистую кровать, заправленную о худощавый матрас в сиреневую клеточку простынёй отличительно от комплекта тёмно-каштанового пододеяльника, прошитого качественной тесьмой строгого орнамента и наволочек.
Прежде нужно запереть все двери, подумал каждый на новом месте и посмотрели друг на друга, чтобы найти во взгляде то же самое. Одобрительный кивок старшего распустил всех по сторонам.
Входная дверь с крыльца в дом под грохот грома резко захлопнулась и привела в чувства старика. Дом погрузился в мрачное созерцание тюремного заключения, лишь скрип двери кладовки этажом выше доносился до порога хижины, наполненной органной похоронной музыкой на малую терцию ниже мажора, в миноре.
Услышав это, дети притаили дыхание, остолбенели, опасаясь наступать дальше и того, что пол рухнет.
Марти озадачено осмотрел себя, поднялся, вскочил на тапочки и пошаркал к двери. Ручка не поддавалась переменной наклонности и горизонтально замерла усилиями поддержки с лицевой двери. В конце концов, ручка повернулась, но бедняга Марти со словами: «Простите, пожалуйста», получил по голове.