Дад оживлённо зашевелил закрытые веки, но не подал признаки пробуждения, тело осталось, как есть – лежать неподвижно. Место не случайно выбрали на этаж повыше, где на крючок запиралась дверь, и пахло подгоревшим или газом, в общем, недопустимо едким запашком.
- Значит, поддался? Поколебаться вздумал, Мелкий?
- Не вини его за то, что ты лично вчера ему позволил! – за спиной старшего прошла его сестра – Оити.
- Ну, а что предлагаешь: оставить его мертвиться в нечистой кладовке? – важно отвечал Гвала.
- Рано или поздно мелкого прогонят…
- Когда найдут, - перебил он, сразу отмахивая эти слова в воздухе, не принимая такой расклад.
- Естественно найдут! И прогонят.
Они сели на пол, потому что не помещались вчетвером, затем прикрыли глаза, на секунду, набирая вдох, на выдох задремали.
Главная дверь заскрипела от постукивания с лицевой стороны очевидного гостя. И гость не терпел ждать, спешил как бы. Напрасно стучал. Как грубо, думал он, не впускать его, заставлять ждать. «Посмею не заявляться более теперь», – гневно рассуждал он. – «Не помер на этом поприще ещё? А если помер?». С придуманным предлогом гость дёрнул за деревянную полусогнутую ручку и застопорился.
Дверь вдруг оказывается открытой. Прямо показалось продуманным оставлять её без поддержки замка. Но не долго. Последнее, что может претвориться в трагедию – это убийство на месте ограбления, предположил он.
- Дядь? – доносилось до спальни взволнованным голосом. – Ты должен запираться на замок, – попытался, было, гость привлечь к беседе. – Всякие блуждают!
Разумеется, старик не отозвался, досыпал ночной пробел, о том не подозревая, что племянник пожаловал, зовёт и плачет. Метнул в комнату и видит совершенно живого старика. Переступая порог, разом обратил внимание на горшок и полки, покрытые пылью, заставленными статуэтками его отца.
- Как же перепугался я, – горько заныл пришлый.
После племянника тихонечко зашёл его сын.
- Па, куда поставить-то? – в руке он нёс статуэтку ворона, окрашенную в белый воск.
- Куда хочешь, – не подавая значения буркнул папа.
- Эй, Ямара, подымайся, идут!
Спустя какое-то время за запертой кладовой двери послышались резвые шажки.
- Ничего, ударим, как следует и свалим. Буди Нону! – приказал брат и повернулся к младшему. – Сам напросился!
Гвала, старший с безжалостным хрустом размял костную мышцу и взялся обеими руками за правую пятку спящего. Прежде всего, надеялся прервать столь затянувшийся сон. Тем более что Дад не терпел щекотки. Разумно всяким разбитым попыткам, кроме основной попытки, приходившей, в сей момент.
На щекотание пяток младший отреагировал запущенной слюной.
«Просишь повторить? Перебьёшься!»
Такое не предвиделось отчасти даже средством опытного будильника. Не довелось применить, как следует, ноль реакций. В продолжении с Ноной, определённо с ночи застывшей на ледяном полу, но живой, тем же приёмом и никак не эффективным или по-другому щекотанием, ужасно перехваленным людьми представлялось в целях проигрышным вариантом, чтобы расшевелить и её.
- Мы застряли здесь, Нона не отзывается! – шептала Оити.
- Неужели?
- Бежим?
- Согласен, пока не поздно.
Коротко переглянулись, и первым из кладовки вышел старший. На пропускающем через прозрачное стекло свету просторного коридора, напоминающего зал, его смуглая кожа следующим образом немедленно покрылась загаром бледнолицых. Единственная до колен белая майка, местами запачканная землёй, свободно переливалась наперегонки с ладонью, которой он заслонял ослепительное солнце.
Сестра тотчас тихонько последовала за ним, не задавая вопросов.
Незамеченными прошмыгнуть к двери, знали, не получится. И это заманчивое внутреннее противление – сбежать через окно – становилось мало-помалу отложным ожиданием. Поэтому спускались, уделяя каждой ступени особый приземлённый шажок. Требовалось предварительно попытаться миновать распахнутую кухню, оттуда без дела распевался чей-то красивый голос, и вот – покинутая звонкость и где-то не услышанная – несчастно фальшивила переменно с глухим ударением в вокальном диапазоне.
Отличного качества, украшенные вырезными ягодами и плодами охристого оттенка, перила эстетично вперемешку разъединялись вьюном и его свёрнутыми концами. Попробуешь обнаружить малозаметный плющ и поискать его начало: убьёшь день, убьёшь ночь, не выяснишь.