И понеслось! Ребята, с которыми я только что так приятно болтала, преобразились прямо на глазах. Каменные лица, тяжелые подбородки, расправленные плечи. От них просто за километр несло опасностью и силой.
«Вот как люди вошли в образ!- подумала я, - даже Немирович и Данченко поверили бы».
Сопровождающий меня Саид, оказался по левую сторону, придирчиво посмотрел наряд, поправил ткань, закрывающую нижнюю часть лица и жестом показал следовать за охранником.
Перед нами вырос Володя, ответственный за безопасность клуба.
- Вы куда? – задал он, на мой взгляд, совершенно дурацкий вопрос.
- Подарок многоуважаемому Алексею Нестерову, - с сильным восточным акцентом, слегка склонившись, сказал Саид, - да прибудут с ним дары Аллаха.
Володя связался с кем-то по связи и вероятно, получив подтверждение, пригласил нас войти. Мне было волнительно и удивительно весело. Я ежедневно бываю здесь как практиканта, была Мавкой на Хэллоуин и вот теперь я уже восточная красавица. Идя по знакомым коридорам с опущенной головой, я размышляла о том, что может, надо было оставить предложенное Олегом имя. Все-таки кукла, это почти тоже, что и было в прошлый праздник. Мавка то была Лялей. Но не успела я, как следует поразмышлять над этим вопросом, как мы уже пришли.
Мне пришлось самостоятельно, без посторонней помощи подняться на сцену, ведь к восточной девушке прикасаться может только её отец или брат, ну, или муж, если такой имеется. У нас не было ни мужа, ни свата, в смысле отца, ни брата. Пока я поднималась по ступенькам на сцену, слышала голоса и удивленные возгласы раздающиеся вокруг.
Саид, передав ди-джею флешку с записанной на неё одной единственной мелодией, сыпал мелким бисером пред именинником. И какая я, и откуда, и что везут меня на смотрины к самому какому-то такому большому шишаку, что Аллах, по словам Саида, должен бесконечно продлевать годы его жизни, а Солнце освещать и так далее и тому подобное в стиле сказок Шахеризады. И как они всю эту муть часами слушают?!
Послышались первые аккорды мелодии, Саид попросил приглушить освещение в зале, оставив освещенной только сцену.
«Ни пуха, тебе, ни пера», - пожелал я сама себе, и оторвала наконец-то глаза от пола. И вот лучше б я этого не делала.
Прямо предо мной на удобном диване восседал именинник, а у него на руках сидела ни кто иная как моя драгоценная подружка и гладила его по волосам.
«Ах, ты ж, епёрный твой балет! - в сердцах подумала я, - это же мои волосы! В смысле я их перебираю. Только мне Один разрешает копошиться в своих волосах, да и на руках у него, обычно только я сижу».
- Это если других рядом нет, - подал знак мой любимый внутренний голос.
- Нееет, - возмущенно ответила я ему, - это если меня рядом нет. Но я уже есть.
Все хана, гасите свечи. Хорошо, что я выбрала себе правильный сценический псевдоним, а то так куклой и заклякла бы. А ни фига!
«Сейчас, сейчас, - настраивала я саму себя, - Петруша, подержи мой макинтош! Нет Петруши, ладно, пусть пока он тут в уголке поваляется, пока я тут некоторым навешивать буду».
Вступление закончилось, и я скинула с себя глухой фиолетовый плащ, скрывавший меня с головы до пят. Нежная мелодия флейты и я пошла ни мягких носочках по кругу, играя кистями рук, в такт мелодии. Темп усиливался и мое тело подстраивалось под него. Вот уже скинут плат, скрывавший волосы. Мелодия льется, завлекая переливами и я, играя, теряю части своего костюма. Такт – обнаженной оказывается левая рука, второй – и обе руки оголены. Я извиваюсь, сплетаясь воедино с музыкой, и отмечаю, где оставила очередную деталь восточного наряда. Ткань, скрывающая живот сброшена, и я пускаю крупные волны по всему телу, переходя на мелкую тряску, оголяю бедра. На мне всего лишь ничего, усыпанная камнями грудь, вторит таким же бедрам. Руки, плечи, спина, живот, бедра, стопы: всё подчинено танцу. Только глаза не отрываются от других глаз, не теряя контакта даже когда тело кружиться в танце. В этих глазах не покорность, не обожание и не желание, нет. В них злой упрек, едва уловимая насмешка и в самой глубине разочарование.
Один смотрит не шевелясь. Кажется, он давно позабыл ту, которая сидит у него на руках. Он пытается спросить мои глаза, что не так, но я сегодня жестокая и подсказку не даю.
Меняется музыка, переходя на плавную и тягучую. Это сигнал ко второй части выступления. Очень плавно, почти скользя, я поднимаю разбросанные вещи. Лоскут за лоскутом, они становятся на свои места, постепенно скрывая мою фигуру. Последняя нота тянется как медовая капля. Она оторвалась и летит, приближая нас к концу. И я кидаю имениннику подсказку, как хозяин кидает собаке кость. Моя бровь иронично выгнута, а глаза презрительно останавливаются на застывшей в недоумении Янке.