— Не спускайся! — кричу я. — По всему видно, что ты все же попал в Цирк! Здесь я не знаю другого такого глубокого зала. Если ты в Цирке, то поднимись по противоположной от меня стене на три метра! Сможешь — тогда мы спасены! Там должна быть лестница, ведущая на поверхность!
В одно мгновение я снова ожил: значит, шоймарский поход не последний в моей жизни? Если и это препятствие удастся преодолеть, жизнь снова будет улыбаться нам.
Гайдаш старается изо всех сил, но снова падает. Опять начинает все сначала. Я же громко кричу, чтобы по моему голосу он нашел нужное направление.
— Лаци, подожди немного, кажется, тут можно зацепиться!
Снова шорох спецовки, тяжелое отрывистое дыхание, и затем мертвая тишина. Но она длится недолго. Вот уже издалека слышу голос Имре. Возбужденный, он во все горло кричит лишь два слова:
— Лестница! Лестница здесь!
Мы спасены! Взобраться по ступенькам для Гайдаша не представляло никаких трудностей. На полчаса я остался один. Волнуюсь, жду его возвращения. И вот наконец золотистый свет лампы, которую он одолжил у дядюшки Плухара, осветил мое полуголое черное от грязи тело.
ПЕЩЕРА ЧУДЕС В ШАТОРКЕПУСТА
Еще в июне 1946 года в самый летний зной на очередном заседании Общества друзей природы, которые проходили обычно по средам в вечерние часы, я заинтересовался одним из писем, прочитанных нам Иштваном Венковичем. Письмо прислали из Дорога незнакомые молодые шахтеры. Оно состояло всего из нескольких строк:
«Уважаемые разведчики подземелья, товарищи по профессии! Мы тоже очень любим наши горы, проводя в них весь свой досуг. К сожалению, у нас очень мало времени для походов. Интересуемся мы и пещерами, хотя не во всем там разбираемся. Просим вас, если найдется какое-нибудь лишнее снаряжение, пришлите его. Заранее очень благодарны! На прошлой неделе мы с младшим братом взрывали мины у подножия горы Штражахедь. После войны их еще очень много в лесах. Делали мы это просто ради своего удовольствия. Во время войны немцы на склоне горы Штражахедь начали разработку нового известнякового карьера, вывозя отсюда камень на постройку дотов. В одной из стен карьера мы обнаружили небольшую расселину, ведущую в пещеру. Нам бы хотелось пройти в нее, так как брошенный туда камень катился очень долго. Если вас интересует эта пещера, приезжайте, посмотрите. Будет у нас время, мы с удовольствием вам поможем. Желаем удачи.
Братья Вархиди (Вончина) из Дорога».
Я попросил письмо у Венковича, который уже тогда был признанным спелеологом, и решил, что еще до начала занятий в университете выкрою время осмотреть упомянутую скальную нишу. Правда, многого я не ожидал от этого сообщения, ведь мы очень часто получали от восторженных любителей подобные письма о новых «чудесных пещерах», и каждый раз оказывалось, что речь идет или об известной уже пещере, или о скальных нишах, которые только фантазия их «открывателей» возвела в категорию пещер.
Район Дорога, который находится в сорока с лишним километрах от Будапешта, я еще совсем не знал. А поскольку мне, как будущему геологу, надо было бы познакомиться с одним из самых больших угольных бассейнов страны, я решил знойным утром 28 августа отправиться пешком из Будапешта в дальний путь на Дорог.
Уже смеркалось, когда я дошел до села Кестельц. Отсюда, судя по карте, до горы оставалось всего четыре километра. В селе я немного отдохнул. Теперь дорогу к карьеру мне освещал месяц.
Наконец я подошел к горе Штражахедь. Ее отвесные стены, по всей вероятности, образовались в геологическом прошлом по линиям разломов во время поднятия известнякового массива, сложившегося в третичный период. Когда-то по глубоким трещинам поднималась из недр горячая вода, она и могла образовать пустоты в известняке. Пещеру иного происхождения здесь трудно себе представить.
Вот и вся теория. А какова действительность? Это сейчас предстоит разведать.
Колени подгибались от усталости, безбожно мучила жажда, но последние капли воды из своей фляги я вылил в карбидную лампу у скальной ниши, которую отыскал довольно быстро.
Заглядываю через узкую щель хода и рассматриваю при свете лампы небольшую, диаметром, может быть, в два метра, шарообразную пустоту. Внизу я вижу узкий, не шире человеческого тела, лаз. Залезаю в нишу и с недоумением смотрю вокруг. Она словно большой пузырь, а вогнутые стенки, к моему удивлению, совершенно мягкие, палец свободно входит в похожий на глину известняк. Странное явление. Продвигаюсь дальше. Пришлось снять намотанную на тело веревку, чтобы протиснуться в узкий лаз, ведущий вниз. Но это сужение имело длину не больше метра. Ноги болтаются под потолком какой-то более значительной пустоты. Освещаю лампой пространство под собой и вижу: до пола не больше двух метров. Спрыгиваю. Вокруг меня поднимается облако пыли. Здесь сухо, как на шоссе.
Любопытное зрелище: нигде ни одного ребра, ни одного угла. Все круглое. Пораженный, продолжаю разведку. Из одного пузыря перелезаю в другой. Я еще ничего подобного не видел! Или это только игра воображения? Создается впечатление, будто таинственная рука залила гипсом огромную виноградную кисть. Виноград уже давно сопрел, и только шаровидные оболочки свидетельствуют о когда-то налитых «гроздьях».
«Гроздья винограда» должны были быть действительно гигантскими! Диаметры многих шарообразных пустот не менее одного метра, а некоторые доходят до четырех. Стенки сухие, нигде ни капли воды. В каком бы месте я ни дотрагивался до них, они настолько мягкие, что рука оставляет след. Присматриваюсь к стенкам, особенно внимательно в тех местах, где они еще не тронуты. Ничто не указывает на причину мягкости породы. Точно такой же плотный, почти белый известняк, который наш профессор Элемер Вадас называл дахштейнским известняком. Замечаю в известняке извилистые кристаллические жилы, наполненные кальцитом, какие я видел неоднократно и на поверхности. Разница лишь в том, что там порода настолько твердая, что при ударах по ней молотком только искры сыпались, а здесь мягкая масса. Что за колдовство?
Из последнего огромного «шара» нет дальше хода, приходится возвращаться. Отправляюсь теперь по этому сказочному лабиринту шарообразных пустот в другом направлении.
Подхожу к совершенно круглой трубе. Освещаю ее и вижу, что осторожно по ней можно спуститься. Но замечаю еще и другое: на стенках тут и там белые кисточки, напоминающие свежевыпавший снег, блестящие пятна.
— Вот, чудеса! — восторгаюсь я, — вот удача!
Чем ниже спускаюсь, тем больше удивляюсь. Облик пещеры, состоящей и здесь из нагромождения огромных шарообразных пустот, увлекающих меня все дальше и дальше, совершенно преображается. Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами настолько густо, что их собственной поверхности уже совсем не видно от этих переливающихся всеми цветами радуги «алмазов».
Девственная, похожая на сновидение, красота пещеры меня совершенно покоряет. Ее широкие, неведомой глубины камины в любую минуту могут меня поглотить, но сейчас я не замечаю опасности, а только смотрю, смотрю, восторгаясь до слез.
В пещере горы Семлехедь я тоже видел на стенках белые гипсовые кристаллы. Там было действительно очень красиво. Совершенно прав ее открыватель Кесслер, когда, восхищенный увиденным, назвал ее подземным цветником. Но как далеко ей до красот пещеры Штражахедь!
Стены покрыты белыми, искрящимися в свете лампы игольчатыми кристаллами
Пытаюсь с чем-то сравнить покрытие стен: с кисточками для бритья, с ежами. Но нет, ни с чем не сравнимы эти состоящие из шести-восьмисантиметровых кристаллических иголок пушистые образования! Под ногами со звуком, похожим на звон стеклянного колокольчика, ломаются тысячи кристаллов, напоминая мне о том, что я хожу по нетронутой целине святая святых природы.