Мечтать и рассуждать гораздо легче, чем осуществлять что-то. Об этом мне пришлось задуматься уже в Мишкольце. Ящик невозможно было сдвинуть с места, куда его со страшными ругательствами сбросили носильщики, но данное место еще не было нашим лагерем, а только «камерой хранения» инвентаря. Секретарь экспедиции, студент геологического факультета Мишка Месарош, мог выехать только через три-четыре дня после меня, так что все финансовые расчеты мне пришлось делать самому. На деловые расходы в июне было ассигновано четыреста форинтов, и поэтому я не решался за двести форинтов нанять телегу и перевезти вещи к Бюкку.
Выход был только один: вещи пока останутся, а я отправлюсь на разведку пути в этих безлюдных местах. Но чтобы обеспечить спокойный ночлег, я решил зайти сначала в мишкольцскую гостиницу для туристов и забронировать себе номер. Там я познакомился с Дюлой Гроссманом — инспектором бюккских экскурсионных баз. В его лице я обрел очень симпатичного, предприимчивого, готового оказать всяческую помощь товарища. Тотчас мы сели за стол, чтобы обсудить дела. Дюла как замечательный знаток бюккского края дал мне такую полную информацию о занимавших меня хозяйственных вопросах, что я счел излишним дополнительно что-либо узнавать.
— Ты говоришь, — он почесал подбородок, — тебе нужно жилье самое непритязательное, подешевле, где ты сам будешь хозяином, и оно должно быть где-нибудь на северном Бюккском плато в районе Фельшефорраша. Так это проще простого. За час я договорюсь с Обществом охотников, и они выделят для тебя «Хижину косарей». Правда, это не какой-нибудь просторный и светлый номер, но зато не нужно будет ничего платить.
Я достал карту и, найдя на ней «Хижину косарей» как раз в подходящем месте для моей работы, тотчас протянул руку в знак согласия. Мне нравился этот веселый со смекалкой человек. И я благословлял судьбу, познакомившую нас друг с другом. Особенно в тот момент, когда он пришел ко мне с предложением относительно доставки ящика на место. Предложение было так по-хозяйски продумано, что, хотя нам и предстояло здорово помучиться, одна мысль о присутствии ящика на месте создавала атмосферу настоящей экспедиции.
— Транспортировку ящика осуществим сами. Если к нему приспособить жерди, которые мы поднимем вдвоем на плечи, то на каждого из нас придется не больше семи десяти пяти килограммов. До Лиллафюреда за несколько форинтов довезем ящик по узкоколейке, а оттуда три четверти часа пешком до хижины. На пятьдесят форинтов я потом дам квитанцию, и, если переноска ящика окажется очень тяжелой, мы сможем подкрепиться бутылкой рому, купленной на деньги для оплаты перевозки.
Должен повторить: это оригинальное предложение настолько пришлось мне по душе, что более простого решения я не мог и придумать. Наконец представляется случай сэкономить, и пусть лопнут с досады бюккские извозчики с их двухсотфоринтовыми клячами!
Кряхтя, мы шагали по берегу сказочно красивого озера Хамори
Ящик в Лиллафюред доставили благополучно еще до обеда. На конечной станции узкоколейки приделали к нему длинные ручки. На железнодорожных весах измерили точный вес: сто сорок три килограмма. Подналегли. Дюла стал спереди, я сзади. Ящик был ужасно тяжелым. Кряхтя, мы шагали по берегу сказочно красивого озера Хамори. Каждые пятьдесят-шестьдесят метров приходилось отдыхать. Когда наконец прошли озеро, ноги у нас дрожали, а плечи ломило так, что мы еле могли поднять руки. Ну уж коли начали, надо доводить дело до конца!
— Подумай, Дюси[25], а насколько было бы тяжелее, если вдобавок ко всему пришлось бы пробивать себе дорогу через джунгли с ножом в руках!
Беззаботные туристы и милые влюбленные пары останавливались и долго смотрели на необыкновенное зрелище.
— Эй, у-у-хнем! Эй! у-у-хнем! — Варварская эта «прогулка»!..
— Ты еще держишься, Дюси? Потерпи немножечко, здесь уже недалеко. Там вон по дороге направо мы взберемся на гору, а с того гребня уже прямо сможем спуститься в Касаштебер. Пожалуй, осталось еще столько, сколько прошли. Правда, теперь в гору, значит, тяжелее.
Торжественная минута. Осталось позади Омашшское шоссе. Теперь мы уже сошли с «земли цивилизации» и шагаем по «дремучему» лесу, где редко ступает нога человека. Взято еще несколько сот метров. Держусь только из чувства долга. Перед моими глазами танцуют желто-синие круги, с каждым шагом все больше болят плечи, ломит поясницу. У источника Ленчеш сдался Дюла:
— Дай глоток рому, не могу больше!
С жадностью пьем. Потом кладем на стертые до крови плечи подушки из травы и снова отправляемся в изнурительный путь.
Вьющаяся по лесу тропинка стала настолько узкой и крутой, что мы, уже не сговариваясь, через каждые десять-пятнадцать шагов, тяжело дыша, падаем на землю.
Множество птиц распевает в темном море листвы, а мы с трудом глотаем воздух таинственного Бюкка. Одежда прилипает к телу, голова гудит, как раскаленный паровой котел. У Дюлы глаза на лоб лезут. Пока, собрав последние силы, мы черепашьим шагом достигаем гребня, начинает смеркаться Прохладный лесной ветерок словно старается смягчить наши мучения, но теперь это для нас то же, что для колесованного доброжелательные утешения.
К счастью, путь отсюда идет сразу вниз У Дюси слиплись волосы на лбу, вздулись на шее жилы, но после каждой остановки он снова стремительно рвется вперед. Я уже шатаюсь и только думаю о том, чтобы не застонать. Больше трех километров тащим обитый железом ящик, и теперь я абсолютно не имею понятия, где мы. Наступил вечер.
Ночи в горах Бюкка особенно темны В гуще леса с таинственным потрескиванием перешептываются сухие ветки, страшно кричит сыч, слышится вдалеке лай лисиц — просыпается спавший днем животный мир. Я уже ничего не соображаю Напрасно мой друг успокаивает, идти осталось всего пятьдесят метров.
Рухнув на землю, я заявил, что не могу двигаться дальше, и, отхлебнув из бутылки с ромом большой глоток, растянулся на траве. Ноют все части тела. Дюси свалился подле меня. Мы немножко отдышались. Литровая бутылка незаметно стала пустой. Описав в воздухе широкою дугу, она исчезла в ночной темноте.
Напиток придал нам сил. Не прошло и пятнадцати минут, как мы поднялись на четвереньки, потом встали и подлезли под жерди, подбадривая друг друга, снова продолжали в кромешной темноте мучительный путь. Мне даже показалось странным, когда Дюси произнес. «Мы пришли».
— Но я, однако, ничего здесь не вижу.
Зажигаю спичку, нахожу лампу. Она наполнена карбидом и заправлена водой[26], поэтому пламя вспыхнуло легко и быстро Странное и поразительное зрелище развернулось в ее свете наспех сколоченное из нескольких бревен, стояло предо мной неприхотливое, похожее на хлев, строение. Крыша из веток и мха, а половину единственной стены этой ушедшей в землю конуры занимала сбитая из необструганных досок с большими щелями дверь.
— Интересно, — говорю я Дюле, — какие примитивные закутки строят здесь для коз. Веди меня к дому!
— Так куда ты дальше пойдешь? Перед нами нанятая тобой гостиница — знаменитая «Хижина косарей»! Чудесное местечко, сейчас сам увидишь, как только зайдем внутрь!
Это ведь только невинный уж!
Откровенно говоря, я сначала не знал, плакать мне или смеяться. Но другого выбора не было, и я начал с интересом присматриваться, как возится с проржавленным замком мой друг.
Согнувшись в три погибели мы наконец вошли внутрь. Простора хватало здесь разве только для воображения. Когда мы с Дюлой тесно прижались друг к другу, то свободным местом для третьего оставалась лишь кровать, но какая кровать!
Между вбитыми в землю сваями были положены на ребро четыре доски, которые удерживали ворох смятого сена. Мы тут же улеглись, чтобы хоть немного прийти в себя. Однако минуты через три Дюла с ужасным воплем вскочил на ноги. С остекленелыми от ужаса глазами, он, хрипя, отрывал что-то от тела. Ошеломленный, я смотрел на него, думая, что у моего друга от усталости нервный припадок и он теперь танцует пляску святого Витта. Когда, однако, оттянув рубашку, он вытащил из-под нее змею длиной с добрый метр, я успокоился.