Не помню, чтобы я переживал когда-нибудь более горькие мгновения. Оставить все, когда, можно сказать, ключ к тайне был уже найден.
Мы были очень расстроены. С грустью отправились последний раз в Летрашскую пещеру. Теперь нами двигала не теплившаяся надежда, а чувство долга и необходимость эвакуации оборудования.
Конец лету, конец ночам с пылающими кострами, конец веселым песням Мутюша, от которых у него колыхалась борода, конец ужинам из диких кабанов. Начинался период воспоминаний. Приближалась зима.
Привычными движениями мы машинально спустились по веревочной лестнице в зал давно высохшего водопада. Тогда мы еще не подозревали, что во время этого последнего спуска нам придется пережить нечто такое, что сделает поистине незабываемым конец бюккского лета.
Весь инструмент собирали в конец пещеры. Нас было четверо. На каждого приходились заступ, лопата, кирка и по одному ведру. С огромным трудом с тяжелой от глины ношей пробирались по узкому Треугольнику и другим местам.
Полтора часа прошло, пока мы снова достигли лестницы. Ужасно устали. Борода Мутюша слиплась от желтого ила. Дюси Мартон выполз первым, и мы попросили его, чтобы он спустил страхующую веревку; мы привяжем ведра, лопаты, и потом он вытянет весь груз к себе. За инструментами последует Мутюш. Он сумеет выбраться без страховки. Оттуда уже легче идти к выходу на поверхность. Дюси Мартон, не дождавшись пока Мутюш достигнет конца лестницы, отправился с тяжелым грузом к выходу. Обе лампы остались в пещере, одна была у Мутюша, вторая у меня. Значит, теперь нужно было взбираться по лестнице Гере. Однако подняться ему не пришлось..
Ругаясь на все лады, Мутюш сообщил нам, что забыл в глиняном сифоне свои часы. Если мы хорошие друзья, то не будем выбираться наверх, а вернемся обратно и принесем ему часы. Он настолько устал, что еще раз спуститься и снова взобраться по лестнице уже не сможет. Он будет ждать здесь нашего возвращения. Конечно, он не хочет, чтобы мы ползли по рискованному пути с одной лампой.
— Подождите, устроюсь поудобней и брошу лампу! Час-другой просижу и в темноте. Так, смотрите! Вот подходящее место! Отойдите в сторону, только зацеплюсь ногой за лестницу и кину лампу. Берегись! Бросаю!
Ругательства, видимо, прилипчивая болезнь. Мутюш вылечился, теперь заболели мы.
— Черт подрал бы твою проклятую рассеянность! — вздыхал Гера. — Ей-богу, ты заслуживаешь, чтобы мы тебя протащили за бороду по всей пещере!.. Вот глупец! И сейчас еще лампой чуть не убил наповал!
Выхода не было. Нужно было ползти назад. Как мы ни устали, но не могли все-таки оставить в пещере дорогие наручные часы. С двумя карбидными лампами мы вернулись обратно, а Мутюша на краю двенадцатиметровой пропасти окутала зловещая мгла…
Сначала он наслаждался тишиной и тем, что может отдохнуть. Потом ему захотелось спать, и он начал клевать носом. Вы даже представить не можете, как он спит — прямо замертво. Ему приснилось, что он в хижине отдыхает на двухъярусной кровати, наверху. Видеть сон о сне — редкое явление. Ну так Мутюшу ведь не привыкать к приключениям! И вдруг он почувствовал. как кровать его сбрасывает и он летит, летит… Однако это была не кровать… С карниза он падал головой вниз в пропасть, в мрачную каменную могилу… Перед падением он на секунду пришел в себя, но было уже поздно. Он хватался руками за воздух, но, увы!., опоры не было. Почувствовал страшную боль в ногах, потом все кончилось, в пещере наступила мертвая тишина…
Тяжело дыша, мы с Герой пробирались к глиняному сифону. Часы Мутюша на самом деле тикали там. Они показывали десять минут третьего. Завернув их в носовой платок и осторожно положив под шапку, мы начали с трудом протискиваться по узким проходам по направлению к веревочной лестнице. Обратный путь занял у нас не менее получаса.
На расстоянии всего пятидесяти метров от лестницы Гера Лаци первым услышал странные звуки. Страшные, отрывистые стоны раздавались то слабее, то сильнее. Они доносились со стороны веревочной лестницы. То, что их издавал Мутюш, мы смогли понять только тогда, когда вплотную подошли к лестнице. Страшная картина открылась нашему взору. Над нами на головокружительной высоте головой вниз с посиневшим лицом висел несчастный Мутюш, зацепившийся ногами за ступеньки лестницы, и ревел во всю мочь, издавая какие-то нечленораздельные звуки. От неожиданности мы не могли понять, что могло случиться, как он попал в такое положение? Потом начали лихорадочно думать, как помочь. Попробовали взобраться на лестницу, наш несчастный друг застонал еще сильнее. Положение трудное. Снизу помочь ему было совершенно невозможно. А стоило Мутюшу только освободить ноги, как он мог найти верную смерть на дне зала.
Но ведь этого нельзя было допустить! Если уж он так страдает, то должен вынести и веревочную лестницу, которая под тяжестью нашего тела страшно врежется ему в ноги.
Помочь ему, однако, можно было только сверху.
Наступили ужасные минуты. Первым взобрался на лестницу Гера, как более легкий из нас. Сердце разрывалось от звериных криков Мутюша. Но что поделаешь, ничего другого придумать было нельзя. О, сколько бы я отдал за то, чтобы избежать этого! И надо было несчастью случиться именно в последний день!
Сердце готово выскочить из груди. Ох, только бы все сошло благополучно, только бы сошло!
Над нами на головокружительной высоте с посиневшим лицом висел несчастный Мутюш
Когда Гера добрался до юноши, тот затих. Руки, которыми Мутюш размахивал, теперь безжизненно висели. Он потерял сознание от боли. Лаци работал молча, очень ловко. В полумраке снизу я едва мог различать его движения. Он взобрался по лестнице к беспомощно висящему телу и, как только вступил на каменный карниз, тотчас же зажег погасшую во время подъема лампу. Я слышал только его отрывистое дыхание и не говорил ни слова, не хотел мешать своим криком.
В нервном напряжении проходят минуты. Наконец слышу Геру:
— Привязал его к веревке! Влезай, Лацика. быстро, я один не могу его поднять. Смелей, смелей! Я уже вытащил из лестницы его ноги.
Я вскарабкался в одно мгновение. Добравшись до Мутюша, осветил его лицо. Открытые, остекленевшие глаза. Вздувшиеся жилы и ручьями струящийся пот. Грязные капли текут с шеи на лицо, оттуда стекают по бороде. Но дышит — значит, жив.
Изо всех сил, но осторожно потянули веревку. Через полминуты Мутюш уже лежал у нас на руках.
Я быстро собрал со стены холодные комки илистой грязи и за неимением воды стал гладить ими Мутюша по лбу. Вскоре он зашевелился и пришел в себя. Сразу же начал плакать. Нельзя было ничего от него толком добиться. Словно рассудок потерял. Нервы сдали. Мы с Герой едва смогли с большим трудом вытащить его на поверхность. Потом положили перед входом в пещеру на траву и из лужи, образовавшейся в русле полувысохшего ручья, дали ему наконец напиться. Он немножко успокоился и тотчас заснул, глубоко и спокойно. Геру я отправил в лагерь, чтобы он принес аптечку и привел товарищей.
Только теперь нашлось у меня время осмотреть нашего раненого. Я расшнуровал ботинки, но не смог снять их с распухших ног.
Перочинным ножом пришлось разрезать верхнюю часть ботинок. Мутюш спал так глубоко, что даже не вскрикнул. Наконец ботинки удалось стащить. Обе ноги затекли, а на ступнях виднелись лилово-красные полосы. Ни открытой раны, ни перелома я нигде не обнаружил. Ботинки оказались неплохой защитой.
Со скалы я снял мох и обернул им его страшные ноги, каждые две-три минуты поливая мох холодной водой. Вскоре прибежали все члены экспедиции. Мы быстро соорудили носилки из палок и натянутых на них пиджаков. Так несли мы спящего Мутюша до летрашской хижины. Спустя некоторое время сменили мох на влажный компресс и смыли с лица налипшую грязь. С тревогой следили за его дыханием.