Но им пришлось еще сидеть, дожидаясь трамвая, под обширным навесом вокзала, и тут, где на коричневых, замасленных скамьях сидело много людей из других вагонов, где им всем, этим прочим, могло и должно было показаться, что они двое отнюдь не случайно столкнулись друг с другом всего только сутки назад, что у них есть длинное прошлое и, поскольку они еще не стары, не менее длинная жизнь впереди, Мареуточкин, проникшийся этой мыслью еще в вагоне, говорил теперь уж более сжато и поспешно:
— Я ведь не то, чтобы интеллигент какой, каких мне приходилось все-таки встречать, — я человек простой, хотя, конечно, инженер-строитель. А дело архитектора какое же? Расчет — и больше ничего. Расчет предварительный, — это называется смета, — а потом учет в работе каждого дня, а также каждого строительного материала, — вот и все. Так же я вот расчет делаю и в этом самом вопросе с вами. Кстати, вы сказали мне, как вашу дочку звать, — а ваше имя-отчество?
— Марья Аркадьевна, — растянуто почему-то сказала Груздева.
— Очень хорошее имя, — Марья Аркадьевна, — очень! И теперь я уж знаю вас, значит, вполне. И пойду я с вами, Марья Аркадьевна, на откровенность очень большую. Это все, что я говорил вам насчет своей Анны Васильевны, это я говорил, имея в виду… обстоятельства такого рода. У меня расчет тут самый простой и всякому понятный: на что она мне? Ясная она с моей стороны ошибка. Все равно как в нашем строительном деле: вышла, скажем, ошибка с бетоном в нижнем этаже, — слабый раствор, плохая связь, — чья вина, после разберем, а пока — ломай к черту! Ломай сейчас же, а второго, третьего этажа не выводи, потому что гораздо хуже будет, ежели дом впоследствии рухнет. Вот так же и с Анной Васильевной: как приеду, я ей с первого же слова ультиматум: или ты иди сейчас же аборт делай, или ты из квартиры вон, — вот и все.
Марья Аркадьевна тихо сказала на это:
— Нет, такая аборта делать не будет.
А Мареуточкин подхватил очень быстро:
— Тогда иди вон! Вон сама иди и ребенка с собой бери. Что присудит суд, то на этого, на девочку твою, буду тебе давать, а от второго такого же заранее я отказываюсь, вот и все. Я медицинское свидетельство в суд представлю, чтобы и в нарсуде видели: не имеет права подобная женщина детей рожать. Нам, в рабочем государстве, нужны не какие-то там вообще недоноски, которых непременно в вату и салом мазать, — нам настоящие дети нужны. С детьми возни бывает и без ваты много. Однако возись да все-таки ты знай, что не зря время свое рабочее теряешь, — вот каким манером. Дети — они государству вообще много стоят, а тут какие-то зародыши чтобы появлялись? Прекратить! Довольно! Тут штука простая, тут расчет без бумажки, без карандашика. Одним словом, математика, а не какой-нибудь русский язык, который всем отлично известен, а между тем изволь непременно знаки препинания расставь. Я вот мог бы машину свою вызвать сюда, да, во-первых, сейчас некуда мне звонить — это раз, потому что очень рано, а во-вторых, шофер мой тоже рабочий, который знает свои часы: с восьми утра, а не с половины шестого. Ему еще за день много гонки будет, — я это должен тоже расчесть. Вам, кстати на каком трамвае ехать? Не на шестом номере?
— Нет, мне на первом, — с большой привычкой к номеру своего трамвая ответила Груздева, разглядывая видный отсюда кусок площади перед вокзалом, на котором разместились левее извозчики с мокроголовыми лошадьми, правее щегольского вида новенькие авто учреждений.
— Эх! На первом. Вот жалость какая! А мне — на шестом. Значит, скоро мы с вами разъедемся в разные стороны, а ничего еще друг другу не сказали. То есть я-то насчет своего вопроса хотя и очень много говорил, однако от вас, Марья Аркадьевна, очень мало слышал.
Тут Груздева повернула к нему все лицо и очень внимательно на него поглядела, сказав тихо и, как ему показалось, значительно:
— А что же вы хотели бы от меня услышать?
И лицо Мареуточкина под откинутой со лба серой кепкой стало очень торжественным, когда он взял ее за руку.
— Марья Аркадьевна, — сказал он, подавив большим усилием стремление своей нижней челюсти сделать обычную при волнении раскачку вправо-влево. — Вот как я держу Вашу руку теперь, так я хотел бы ее держать постоянно… Вы меня поняли?