— А тебя для этого нужно нанимать?
— Идите, оденьтесь.
Она прижалась ко мне и поцеловала. Серебристый пеньюар был теплым и гладким на ощупь. Я отодвинулся от нее.
— Идите оденьтесь.
— Ну и хрен с тобой!
Она проскользнула мимо меня и быстро вышла из комнаты, задев бедром диван.
Она не заметила, что ее дочь, словно камыш в безветренную погоду, застыла в дверном проеме, ведущем в заднюю часть дома. Я и сам только сейчас увидел девочку.
Я поставил бутылку «Асахи» на стойку бара.
— Сожалею о том, что произошло. Она слишком напугана и слишком много выпила.
— Она очень хороша в постели. Все это говорят, — ответила Мими Уоррен.
«Шестнадцать лет».
Я промолчал, она тоже молчала. Потом она повернулась и ушла. Я наблюдал, как капельки влаги собираются на «Асахи» и медленно скатываются на стойку. Затем я прошелся по дому, проверяя, хорошо ли заперты окна и двери, а также включена ли сигнализация. Я искал девочку.
В задней части дома, рядом с кухней, находилось небольшое помещение с двумя дверьми и окном с видом на бассейн. Я выглянул в окно: лужайка, зеркальная поверхность бассейна и темные силуэты стоящих за ним пальм. Я немного понаблюдал за четвертинкой луны, отражающейся в неподвижной поверхности воды, а затем попробовал открыть одну из дверей. Она не была заперта, свет в комнате не горел. Я включил свет.
Мими лежала на спине, поперек узкой кровати, упираясь ногами в стену, так что голова свешивалась вниз. Ее широко открытые глаза смотрели в пустоту.
— С тобой все в порядке? — спросил я.
Она ничего не ответила.
— Если хочешь поговорить с мамой, мы можем сделать это вместе. Возможно, так будет легче.
Она не пошевелилась. Все в комнате было абсолютно белым и голым, как на пейзажах Уайета, которые она разглядывала немного раньше. На стенах не было плакатов, на полу не валялись пластинки или одежда, никаких пустых бутылок от кока-колы — ничего, что могло бы указать на мир шестнадцатилетней девочки. На белом письменном столе, стоявшем в ногах кровати, я увидел три огромных альбома Киро Асано и роман в мягкой обложке «Моряк, который лишился милости моря» Юкио Мисимы.[20] Мисиму, похоже, перечитывали множество раз. На столе стоял маленький телевизор «Хитачи». Я почувствовал слабый запах марихуаны. Впрочем, если ее здесь и курили, то довольно давно.
— Ты, наверное, сердишься, — сказал я.
«Мистер Чуткость».
— Сердиться — значит понапрасну расходовать жизнь, — ответила она, даже не пошевелившись. — Нужно иметь жестокое сердце.
«Здорово!»
Я обошел весь дом и вернулся в гостиную. Шейла сидела возле стойки на барном стуле и потягивала джин из низкого стакана. Поверх пеньюара она надела мужскую рубашку, застегнув ее на все пуговицы. Кроме того, она поправила макияж. Теперь она смотрелась весьма неплохо. Меня даже заинтересовало, как можно столько пить и при этом сохранять стройную фигуру. Возможно, она играет в теннис с большей отдачей, чем мне сперва показалось.
— Я проверил все окна и двери, — сказал я. — Сигнализация в порядке. С Хэтчером у входа вам нечего бояться.
— Ну, если ты так считаешь.
— Ваша дочь видела, как вы меня поцеловали. Может, вам стоит с ней поговорить.
— Боишься, что Брэдли тебя уволит?
Мой правый глаз начал подергиваться.
— Нет. Вам стоит с ней поговорить, поскольку она видела, как ее мать целует постороннего мужчину, а это может ее напугать.
— Она ничего не скажет. Она никогда ничего не говорит. Целыми днями сидит в своей комнате и смотрит телевизор.
— Может быть, она должна рассказать. Может быть, все дело в этом.
— Брэдли не станет тебя увольнять, если ты об этом, — заявила Шейла, осушив стакан.
Подергивание усилилось.
— Нет, я не об этом. Мне наплевать, уволит меня Брэдли или нет.
Шейла со стуком поставила стакан на стойку. На ее щеках появились алые пятна.
— Наверное, ты думаешь, что мне здорово живется, верно? Большой дом, большие деньги. Женщина, которая целыми днями играет в теннис. С чего бы ей грустить? А вообще моя жизнь — полное дерьмо. Кому нужен большой дом, если в нем ничего нет?
Она повернулась и вышла. Шейла сотни раз видела, как это делают женщины в «Далласе» и «Фэлкон Крест».[21]
«Драма».
Я стоял возле бара, тяжело дышал и ждал, что будет дальше. Но ничего не случилось. Где-то хлопнула дверь. Кто-то смотрел телевизор. Может быть, это всего лишь сон. Может быть, я проснусь и обнаружу, что нахожусь на парковке «Севн-илевн»,[22] и подумаю: «О, Элвис, ха-ха, тебе приснились ужасно странные клиенты!»
Я вышел из дома и сел в «корвет». Мне пришлось остановиться у ворот и пропустить желтую «пантеру» с двумя юнцами. Хэтчер сидел в «тандерберде» и самодовольно ухмылялся.