— Нет, стой. Будь с нами, — всё ещё рыдая, сказала она. Он, как послушный ребёнок лёг на место. Мы старались зарыться в снегу. Лай собак уже совсем близко, но теперь я слышу шум с противоположной стороны. Это снегоход!!! Мать вашу, СНЕГОХОД!!! Я вижу, как Сухарь едет в нашу сторону, и мы начали махать ему руками. Он заметил. Подъехав, помог нам залезть на средство передвижения.
Погода начинает портиться. На смену солнцу пришли тучи и лёгкий снег начал исполнять свой танец. Мы уже далеко оторвались от преследователей. Снегоход пришлось бросить, чтобы не оставить следов, во избежание новой погони. Сейчас вновь идём пешком. Все набрались сил и отдохнули. Сухарь, естественно, красавчик. Мы уже подумали, что он нас кинул…
— Где ты добыл эту чудо-машину? — спросил Зац.
— Скоро узнаешь, — ответил Сухарь. Я помогал Америке передвигаться. Кровь уже перестала теч из её ноги, значит рана была неглубокая. Наконец-то мы вышли на тропинку. Вдали показалась крыша деревянного дома. Обычный домик в лесу, напоминавший будку. На крыльце стоит мужчина. Сначала он показался мне молодым, но сейчас, когда мы приближаемся, я вижу, что тот в возрасте. Сразу видно, что типичный егерь в камуфляжной куртке, шапке-ушанке, плотных штанах и берцах. Он стоит курит и смотрит на нас.
— Снегоход где? — крикнул он.
— Бросили, я тебе, дед, УАЗ куплю, — ответил Сухарь.
Дед плюнул и его лёгкая щетина чуть ли не полетела вслед за плевком. Какой-то он дряхлый и еле на ногах стоит. Не удивлюсь, если он знал ещё отца Падре или кого-то из ребят, а то и деда. Мы заходим в дом. Точнее в коморку. Всё жилище состоит из одной комнаты. Возле стены кровать, а с противоположной стороны, у окна, столик. На полке стоит телевизор, а под ним холодильник, значит электричество есть. На стене висит ружьё. Вряд ли в хорошем и рабочем состоянии. Вслед за холодильником находится старая газовая плита. Хорошо, что не печка.
— Заходите, заходите. Чайком вас напою, — заботливо сказал дед. Мы вошли и сбросили все свои вещи на кровать. Сняли верхнюю одежду и сели за стол, а дед начал кипятить чайник. Хоть и в каморке тесновато, но я почувствовал тут уют и покой, как когда-то тоже самое ощущал у себя на даче. Помню, ходил туда летом с ночёвкой, а утром на рыбалку на озеро, которое находилось совсем недалеко. Были времена, правда потом я начал туда баб водить, а как бабушка тему просекла, так и перестал перестал посещать любимое уютное местечко. Да… Прошлое, к сожалению не вернуть, а, бывает, так хочется повернуть время вспять.
— Значит говорите, вы от Максимки? — суетясь над чайником, прохрипел дед. Падре зовут Максим? Вот и не знал…
— Да, да, дед Матвей, — ответил Сухарь
— Ох помню, как ещё его батька тут в девяностых от мусоров прятался… Как давно ж это было… А где ж он сам-то? Забыл Максимка про деда… — проворчал Матвей.
— Он по делам отъехал за границу. Надолго. Скорее всего навсегда, — ответил Засранец. Мы сели за стол. Впервые заметил на шее у Заца тату. Надпись «58 на веки». Не знаю, что она означает, но набита давно, так как уже тёмно-зелёного цвета, как почти все его тату на руках.
— За гранииицу, ох ниху… Занесли черти…
Дед налил нам чай и сел за стол. Почесав седую охапку волос, принялся маленькими глотками поглощать свой отвар. Я и остальные последовали его примеру. Сухарь отошёл к своему багажу и начал рыться, затем достал две бутылки водки и поставил на стол.
— Вот с этого и надо было начинать, а я-то вам чай до чай… — обрадовался Матвей и поспешил к шкафчику за гранёными.
Все начали пить. Ох как же хорошо… Проклятая водка вновь обожгла мне всю ротовую полость.
— А вы от кого прячетесь? — поинтересовалась Америка.
— От себя прячусь, дочь, — похмурив брови, ответил дед.
— Засранец, есть что пожевать? — спросил Сухарь. Засранец добежал до рюкзака и принёс несколько каталок колбасы и пару буханок хлеба.
— Вот, что осталось.
Я уже потихоньку начал забывать о том, что случилось. Не хочу паниковать.
— Помню, как-то приезжал ко мне Максимка, весь на нервах был… Говорил, что проблемы серьёзные, потом ружьё попросил, затем ушёл и пропал вместе с ружьём. Хорошо, что у меня таких двадцать семь в сарае лежит…
— Нихрена, а откуда столько? — поинтересовался я.