Роджер, спотыкаясь, подошел к окну. Глаза его были полны слез.
— Какое это имеет значение? Когда я смотрю на Элизабет…
— Ты хоть раз подумал о детях? Какое горе постигло их? — взорвался Элан. — Bee это время, пока ты здесь хандришь, ты ни разу не вспомнил о бедняжке Элизабет. Что пришлось пережить ей! Более того, ты забыл о собственном ребенке. Подумай о детях, о себе, о своей жизни. Ты не можешь все время сидеть взаперти в комнате Энн и ждать ее. Она не вернется!
— Нет! — закричал Роджер и запустил бутылкой в Элана. — Пошел вон! Я не хочу слушать тебя!
Шено успел увернуться, бутылка с силой ударилась о стену и разбилась. Содержимое выплеснулось на обои, которые Энн выбирала с такой любовью.
— Роджер, она умерла! Ее уже не вернуть! Дорогой мой… подумай о дочери. Ты нужен ей. Ты нужен Леману. Ради этого ты должен жить!
Роджер стоял посреди спальни, слегка покачиваясь, и безучастно смотрел на друга, который уже открыл дверь и позвал прислугу.
Роджер принял ванну, детей привезли домой. За дело взялся Шено, и к приезду Паркеров Роджер был в полном порядке.
Паркеры привезли с собой адвокатов и забрали Элизабет, проклиная Роджера за то, что он привез Энн и Элизабет в Луизиану. Как он мог поступить так с их внучкой! Оставить ее без матери! Теперь это не имеет никакого значения. Они увезут ее обратно в Филадельфию и будут воспитывать, как надлежит настоящим родителям. Для этого у них достаточно материальных средств. Ему не стоит беспокоиться о ней. Они и слышать больше о нем не хотят. Разговор был короткий, и Шено понял, что обращаться за помощью к адвокатам бесполезно. Пятилетняя Элизабет не понимала, что происходит, и, когда ее несли в карету, сопротивлялась и визжала, умоляя отца не отдавать ее. Роджер понял, что потерял Элизабет навсегда, но у него осталась Рени. Она никогда не покинет его, и отныне он будет жить только ради своей дочери.
Впервые за несколько месяцев Роджер посмотрел на Шено осмысленно.
— Спасибо, что предупредил о их приезде, Шено. Я бы не вынес позора, застань они меня в таком виде, в каком ты увидел меня сегодня утром.
— Ерунда. Тебе лучше?
— Все будет хорошо. Все будет по-другому. Я понял это. У меня есть ребенок. Энн подарила мне его, и я воспитаю дочь такой же необыкновенной, какой была ее мать.
Шено обнял Роджера за плечи, и они пошли к ребенку, которого не видели со дня похорон.
ПРОЛОГ 2
Элизабет
Сент-Луис, осень 1851 года
— Мне так радостно, мама! — воскликнула одиннадцатилетняя Дорри Уэстлейк, увидев экипаж, въезжающий в ворота поместья в Сидархилле.
— Мне тоже. — Марта Уэстлейк взглянула на дочь. — Просто не верится. Маршалл — дома, да еще с молодой женой!
— Надеюсь, она милая. Ты думаешь, она полюбит меня? У нее такое редкое имя… Элизабет Энн Паркер из Филадельфии.
— Уверена, что она прелесть, иначе Маршалл не женился бы на ней.
— Конечно, — согласилась Дорри. Зная вкусы и пристрастия старшего брата, она не сомневалась, что выбор его окажется идеальным.
— Джордж! Джим! Скорее, они уже приехали! — позвала Марта, как только экипаж миновал затененную аллею.
Едва он остановился в крытой галерее белого дома с колоннами, как Джордж Уэстлейк с младшим сыном Джимом присоединились к замершим в ожидании Марте и Дорри. Дверь кареты широко распахнулась, и Маршалл Уэстлейк спустился на землю.
— Маршалл! — Марта обняла сына и прижала к себе. — Как хорошо, что ты снова дома. А где же она?
— Здесь, мама. — Маршалл обернулся к открытой карете и помог сойти жене, представляя ее своему семейству.
Элизабет Энн Паркер Уэстлейк еще не было восемнадцати. Очень хорошенькая и маленькая — чуть выше полутора метров, — она казалась еще более миниатюрной рядом с двухметровым мужем. Волосы у нее были светлые, легкие и шелковистые. Она посмотрела на Маршалла с нескрываемым обожанием, а затем окинула взглядом родственников.
— Добро пожаловать, Элизабет, мы чрезвычайно рады познакомиться с вами. Маршалл так часто писал о вас, что кажется, мы уже давно знакомы.
— Спасибо. Как хорошо, что нам наконец-то удалось приехать. А ты, должно быть, Дорри?
Дорри робко протянула руку, но, прежде чем Элизабет успела пожать ее, Маршалл поднял сестру и, заключив ее в объятия, звонко поцеловал.
— Отпусти меня, Марш, — весело завизжала Дорри. Она невероятно скучала по нему, пока он изучал право в Филадельфии.
— Ты даже не представляешь, как я соскучился по тебе, малышка, — признался он.
Дорри обхватила его за шею и крепко прижалась к нему.
— Я тоже, Маршалл.
Он бережно поставил ее на землю и отступил на шаг, чтобы как следует разглядеть.
— Когда я уезжал, ты была маленькой девочкой, а теперь ты почти взрослая. Хорошо ли Джим следил за тобой? — поддразнил ее Маршалл.
Дорри густо покраснела и обернулась к матери, а Маршалл повел Элизабет в дом.
— Джордж… Джим, снимите багаж. Куда вы смотрите?
Муж и сын улыбнулись Марте.
— Она просто красавица.
Джордж посмеялся над Джимом, когда тот попытался сбросить сумки.
— Да, это правда, Джимми, и Маршалл счастлив. Все остальное не имеет значения.
Поздно вечером, когда Элизабет легла спать, Маршалл вместе с отцом долго сидел в кабинете возле камина; они пили и беседовали.
— Ты уверен, что твоя жена не против, если ты посидишь немного со мной?
— Конечно, папа. Она устала после дальней дороги. Наверняка она уже крепко спит. Да и мне хочется немного побыть с тобой. У нас так давно не было возможности поговорить.
— Я беспокоился за тебя. Ты только что женился и…
— Уже почти два месяца, папа.
— Значит, ты уже не молодожен? — улыбнулся Джордж.
Оба расхохотались.
— Думаю, ей здесь будет хорошо. Конечно, Сент-Луис далеко не Филадельфия, но как только я начну работать, от приглашений отбоя не будет. Элизабет хочет познакомиться с нашими друзьями.
— Прекрасно. Она очень симпатичная. Надеюсь, вы будете счастливы вместе.
— Спасибо.
— А она не будет возражать, если мы отпразднуем свадьбу в тесном семейном кругу?
— Напротив. Ее родители умерли, когда она была еще ребенком, через несколько лет умер и дедушка. Осталась только бабушка, да и та болеет последнее время.
— Понимаю. Мы были в растерянности, когда получили твое письмо. Мы с Мартой с нетерпением ждали этого события.
— Извини. Мне не казалось это столь важным тогда.
— Ну ладно, главное, что ты доволен.
Уже далеко за полночь Маршалл пробрался в спальню. Ему показалось забавным, что он впервые собирался спать с женщиной в собственной кровати в родительском доме. Мысль эта вызвала у него улыбку. Несомненно, после этого все встанет на свои места.
Он вошел в комнату, без труда разделся в темноте и лег в постель. Элизабет лежала спокойно рядом, и он подумал, что она спит, но когда он вознамерился обнять ее, то понял, что это далеко не так.
— Как ты мог, Маршалл Уэстлейк, как? — промолвила она рассерженно и тотчас отодвинулась от него.
Ошарашенный, он уставился на ее силуэт. Его мозг отказывался понимать — вероятно, из-за бренди, выпитого с отцом.
С нарастающей холодной яростью Элизабет наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Она не будет, не может быть с ним! О родителях у нее остались лишь смутные воспоминания. Роберта Паркера она не помнила вовсе; из бесконечных бабушкиных рассказов в ее сознании вырисовывался некий образ, не более того. О родной матери, прелестной Энн, вообще почти не упоминалось, с тех пор как умерла бабушка по материнской линии. Бабушка Паркер даже ни разу не произнесла ее имени; она говорила: «Та женщина, на которой женился твой отец». Элизабет хорошо помнила только нового отца, Роджера Фонтейна, но, думая о нем, она вновь и вновь убеждала себя, что все мужчины предатели. При первой же возможности они исчезают. Дедушка тоже умер через два года после того, как ее увезли от Роджера. Даже поведение бабушки Паркер подкрепляло это убеждение: после смерти дедушки та постоянно причитала, что ее оставили одну с такой обузой.