Щеглов протянул Дмитрию найденное письмо, тот прочитал его и показал Курскому.
– Ну надо же, их интересует не только юг, но и западное направление. Широко берут! – заметил дипломат, а потом предложил: – Давайте начнем.
Щеглов отдал распоряжение привести арестованного. Дверь распахнулась, и в комнату ввели уже закованного в кандалы Печерского. Конвоиры усадили арестанта на стул и отошли – один к окну, а другой – к двери.
– Что это все значит?! – вскричал Печерский. – Как вы могли арестовать меня, дворянина и графа?
– До вас в той камере сидел князь, – заметил Щеглов. – Но вы нам истерики не закатывайте, все равно не поможет! Не хотите в убийстве сознаваться, я подожду, а пока расскажите нам, как вы на Турцию шпионить начали.
Кровь отлила от лица Печерского, и оно стало уже не землистым, а мертвенно-серым.
– Воды, – прошептал он.
– Воды нальем, мы же не изуверы, – согласился капитан и протянул арестанту стакан. – Если с нами по-хорошему разговаривать – можно и тюрьмой отделаться, а то ведь законы в стране двести лет не менялись: за самые тяжкие преступления четвертование положено. Мучительная штука, скажу я вам!
Печерского затрясло, его руки ходили ходуном, расплескивая воду. Но Щеглов как будто и не замечал его состояния, он невозмутимо продолжил:
– Нам тут местные старожилы рассказали, как вы несколько месяцев назад сами арестованных допрашивали, так что объяснять вам не надо – вы и так все знаете. Шпионить в пользу врага – тягчайшее преступление! И кому помогать вздумали? Туркам!
– Я им не помогал, – отозвался Печерский, – я им ложные бумаги посылал, сам все придумывал и выдавал за настоящие, я помогал своей стране.
– Вы лжете, – вмешался Дмитрий, – перехвачены два ваших донесения, вы ничего не придумывали: вы воровали документы в Адмиралтействе и у военного министра и отправляли их врагу в том виде, как есть. Есть свидетели вашего разговора с Гедоевым, когда тот начал вас шантажировать. Он понял, что вы – шпион, и принялся тянуть с вас деньги.
Князь выложил на стол пакет, отправленный Печерским с новым связным, и печатку, найденную при обыске.
– Вы полностью изобличены, вам может помочь только чистосердечное признание, – посоветовал арестанту Щеглов, – иначе – четвертование. Вряд ли государь снизойдет до того, чтобы заменить его для вас на повешение. По крайней мере, я просить об этом не стану.
Печерский разваливался на глазах: его широкое лицо разъехалось в гримасе плача, плечи затряслись, и он зарыдал. Массивное тело арестанта начало сползать со стула, и Щеглов, уже видевший его в истерике, кивнул конвоиру. Тот подхватил падающее тело и вернул его в прежнее положение.
– Нам надоел этот концерт! – гаркнул частный пристав. – Либо вы начнете отвечать на вопросы – либо я закрываю дело, признав вас шпионом и убийцей. Завтра вас осудят, а через пару дней казнят.
– Я скажу все, что знаю, спрашивайте, – сквозь затихающие рыдания пообещал Печерский.
– Вот так-то лучше, – отозвался капитан и обратился к Ордынцеву: – Приступайте, Дмитрий Николаевич.
– Расскажите, когда и как вы начали работать на врага. Что заставило вас стать изменником?
Печерский подавил всхлип и признался:
– Это все из-за греков. Мой отец все состояние оставил старшему брату, я был этим просто сражен, хотел доказать всем, что со мной поступили неправильно. В тот тяжелый душевный момент мне подвернулись князья Ипсиланти, они так красиво распинались о свободе Греции. У них выходило, что все, кто борется за это святое дело – герои. Я им поверил и поехал по их поручению в Константинополь. Братья Ипсиланти послали меня на верную смерть: ведь я не знал ни турецкого, ни греческого языков, а паспорт мой оказался поддельным. Деньги быстро кончились, а греческие заговорщики, вместо того, чтобы выполнять мои приказания, а ведь я был посланником их вождей, избегали меня. Они не давали мне ни денег, ни еды, никто не хотел селить меня в своем доме. Эти фанариоты выдавливали меня обратно.
– И тогда вы предложили свои услуги туркам? – уточнил Дмитрий.
– Я голодал, а греки, которые должны были мне служить, ели досыта.
– И что же было дальше? – поторопил арестанта Щеглов. – В ваших интересах быть поразговорчивее.
– Да, конечно, – заторопился Печерский, – я понял, что фанариоты меня не признают, они даже не скрывали своего скептического отношения ко мне, и я решил их наказать. Обратился к турецким властям и пообещал выдать всех заговорщиков, если мне дадут приличное жилье и устроят на службу. Мои условия приняли: мне выделили хороший дом и стали платить приличные деньги. Турки разобрались с заговорщиками-греками, а потом поставили мне условие, что денег станут давать гораздо больше, если я вернусь в Россию и буду пересылать оттуда донесения. Их интересовали сведения об армии и флоте.