Надин пожала плечами и, не удостоив его ответом, захлопнула дверь.
«Вот наглец, еще иронизирует».
Впрочем, все это не имело никакого значения по сравнению с бабушкиной ногой. Старую графиню положили на широком диване в гостиной, бледность по-прежнему покрывала ее лицо.
– Сильно болит? – кинулась к ней Надин.
– Ты знаешь, да вроде легче! Я могу шевелить пальцами – наверное, это не перелом, скорее, растяжение или ушиб.
– Слава Богу! Я так испугалась, – просияла Надин и с нежностью поцеловала руку старой графини. – Надо же, в самом конце пути попасть в такой переплет!
– Ну, ничего, князь Дмитрий справился с нами обеими, вытащил.
– Так вы его знаете?
– Давно… Я дружила с его бабкой и отца его хорошо помню, тонкий был человек – все с искусством носился. Сын – не в него: в моряки подался.
Мария Григорьевна смолкла и устало прикрыла глаза. В дверях раздались стремительные шаги, Надин обернулась и увидела свою мать, а за ее плечом – испуганное личико младшей сестры Любочки.
– Что с ногой?! – кинулась к тетке Софья Алексеевна и бросила укоризненный взгляд на дочь. – Как такое могло случиться?
– Никто не виноват, Сонюшка, – поспешила объяснить старая графиня, – наша карета поворачивала к крыльцу, когда на нее налетел экипаж князя Ордынцева. Это я с испугу решила, что нога сломана, а теперь думаю, что просто ушиблена.
– За доктором уже послали, скоро все узнаем, – пообещала ей племянница и села на краешек дивана, – а пока придется вам здесь полежать.
Софья Алексеевна выжидающе посмотрела на тетку и перевела взгляд на дочь. Еще мгновение – и она спросит о причине их внезапного появления в Москве. Она еще не знала главного. Надин вздохнула и, взяв тяжкое бремя объяснения на себя, сообщила:
– Бобу вынесли приговор. Ему присудили три года каторги.
Глаза матери наполнились слезами. Ставшие неправдоподобно большими на истаявшем лице, они мгновенно переполнились влагой, и капли заскользили по щекам. На это было просто невозможно смотреть. Мать не всхлипывала, не рыдала, она молчала, но слезы по ее щекам текли непрерывным потоком.
– Мамочка, не нужно!.. Боб – молодой и сильный, он все перенесет и снова будет с нами, – кинулась к ней Надин.
– Да, конечно, Боб справится со всеми невзгодами, – вторила ей младшая сестра, – мы можем все вместе поехать к нему.
Слова Любочки как будто отрезвила графиню, она вытерла слезы.
– Этого я не допущу. Я позволила сыну исковеркать свою судьбу, но костьми лягу, чтобы хоть вы не наломали дров из-за каких-то дурацких иллюзий. Вы останетесь здесь – среди людей нашего круга. Слава Богу, Вера уже нашла свое счастье: князь Платон – прекрасный человек и любит вашу сестру. Теперь дело за Надин, а потом и ты подрастешь. Вы должны быть здоровы и счастливы, а к Бобу я поеду одна.
Софья Алексеевна строго поглядела на дочерей, но никто и не собирался с ней спорить, а уж Надин тем более. О чем спорить, если насчет замужества мать права? Еще полгода назад, когда выяснилось, что сестры Чернышевы оказались бесприданницами, Надин пообещала себе сделать самую блестящую партию, только вот найти идеального жениха пока не смогла. У всех претендентов чего-то да не хватало: знатные были не слишком состоятельны, а богатеи не могли похвастаться древностью рода. Надин никогда не соглашалась на вторые роли, не собиралась она делать этого и теперь. Так что свой поиск она продолжала, хотя дома предпочитала об этом помалкивать.
Приехал доктор. К счастью, оказалось, что нога у старой графини всего лишь ушиблена, никаких шин и перевязок не потребовалось. Врач позволил Марии Григорьевне самой подняться на второй этаж и дойти до спальни.
– Полежите денек, и все забудется, – пообещал он.
У Надин отлегло от сердца. Ей стало совестно, что она не уберегла бабушку, но что она могла сделать, когда этот варвар носился по Москве, не разбирая дороги? Теперь, когда все обошлось, она с облегчением возложила всю вину за несчастный случай на нахала Ордынцева и с чистой совестью занялась собой. Ванна, прохладные простыни в собственной спальне – что может быть лучше? Сон не заставил себя ждать, и, уплывая в дремоту, Надин вспомнила черные вишни глаз под светлыми кудрями и свою отповедь.
«Получил по носу? Так тебе и надо», – мстительно подумала она и уснула.
Поспать бы, да как? Жара – сил нет! Измочаленные лошади еле плелись по раскаленным улицам Москвы, и Босфор давно пожалел, что не сменил их на въезде в город. Глупость, конечно, – решил сэкономить деньги и время, чтобы завтра не плутать по улицам, а сразу же выехать на столичный тракт. Его ноги в модных сапогах разбухли, спина под светлым сюртуком сделалась абсолютно мокрой, а муслиновый галстук казался ему теперь отвратительной липкой удавкой, и хотя оба окна в карете он опустил, духота так и не уменьшилась.