Увидев, что Майк уснул в кресле, она отставила бренди в сторону, опустилась на диван рядом с Робби и посадила его к себе на колени. Веки мальчика дрогнули, он начал просыпаться.
– Здравствуй, милый, – негромко сказала Мишель, как только его глаза распахнулись.
Робби потер лицо и уткнулся в плечо матери.
Мишель улыбнулась и замерла, решив, что ребенок вновь засыпает. Однако минуту спустя он повернул голову и посмотрел на Майка.
– Ты знаешь, кто это? – прошептала Мишель.
Чудесные синие глаза Робби вновь посмотрели на нее.
Она медленно кивнула:
– Это твой папа.
Мальчик опять повернулся к Майку, и Мишель попыталась улыбнуться, но ей пришлось сдерживать слезы, и улыбка получилась кривая.
– Я ведь говорила тебе, что он приедет, – промолвила она.
Робби продолжал смотреть на отца, но потом, уставший и полусонный, повернулся к Мишель и уткнулся лицом ей в шею.
Мишель обняла мальчика и принялась укачивать, пока он не заснул. Тогда она посмотрела на Майка и увидела, что его глаза открыты.
– Осталось только бренди, – сказала она. – Вон там, на подоконнике.
Майк провел рукой по лицу, встал и подошел к окну. Океан казался черным, на его поверхности играли отблески лунного света. Несколько минут Майк смотрел на него, убаюканный мерным шелестом волн. Потом, взяв стаканчик с бренди, сделал щедрый глоток, с наслаждением ощущая, как его охватывает жгучее тепло. Он чувствовал, что Мишель смотрит на него, но не обернулся. Ему было невыносимо тяжело, он не знал, с чего начать, но понимал, что Мишель ждет и что она боится ничуть не меньше, чем он сам.
Наконец он повернулся к Мишель и стал смотреть, как она укладывает Робби. Но вот Мишель приблизилась к нему. Майк подал ей стаканчик с бренди, дождался, пока она сделает глоток, потом чуть отодвинулся и сказал:
– Думаю, сейчас не время заводить этот разговор. Столько всего случилось, мы ошеломлены и потрясены и в своем нынешнем состоянии вряд ли сможем честно и беспристрастно рассудить, с кем должен остаться Робби.
Мишель быстро подняла на него глаза, и Майк прочел в них, почти почувствовал мучительную боль.
– Неужели нет другого выхода? – негромко спросила она. – Неужели мальчик должен остаться с кем-нибудь из нас? Почему бы нам не жить вместе?
Ее слова оказались для Майка полной неожиданностью. Он отвел глаза, не зная, что сказать, и предпочел уклониться от ответа.
– Робби любит тебя, – произнес он. – А меня совсем не знает.
– Да, не знает, – отозвалась Мишель. – Но ты ему нужен.
Майк вновь посмотрел на нее.
– Я не хочу ранить твои чувства, – сказал он, – но не хочу также, чтобы он и дальше жил прежней жизнью.
– Видишь ли, мы с Каваном… – после долгой мучительной паузы заговорила Мишель.
Майк кивнул. Он не знал об этом наверняка, но сейчас сообразил, что уже давно догадывался. Он прислушался к своим ощущениям… и ничего не почувствовал.
– Ты любишь его? – спросил он.
Мишель на мгновение задумалась, потом ответила:
– Каван – не ты.
На лице Майка отразилось удивление.
– Неужели ты надеялась найти меня в Каване?
– Не знаю. Видимо, да. По крайней мере сначала.
– А теперь?
– А теперь я вижу в Каване его самого.
Лицо Майка превратилось в неподвижную маску. Чувствуя, как ее саму сковывает напряжение, Мишель собралась с силами, готовясь высказать самые сокровенные мысли, но вместо этого произнесла:
– Робби прекрасно знает тебя. Я показывала ему твои фотографии, рассказывала о тебе. – Она сухо рассмеялась. – После всего, что случилось сегодня, ты станешь для него настоящим героем.
В глазах Майка мелькнула искорка смеха, но он тут же вновь помрачнел.
Мишель отвернула лицо, потом опять посмотрела на Майка и помимо воли прошептала слова, которых боялась пуще всего:
– Я могу вернуться к тебе?
Ее сердце болезненно сжалось. Майк молча смотрел на нее, и в эту минуту Мишель была готова умереть.
Майк медленно качнул головой:
– Не знаю.
– Может быть, ты хотя бы попытаешься? Ради Робби? – взмолилась Мишель.
– Прежде чем я дам ответ, – сказал Майк, – нам нужно решить, для кого мы это делаем – для Робби или ради самих себя?
По мере того как слова Майка достигали сознания Мишель, в ее глазах начинала загораться надежда.
– В любом случае, – отозвалась она, – не кажется ли тебе, что нам пришло время жить семьей?
Майк насмешливо улыбнулся.
– Я всегда так считал, – напомнил он. – Не я, а ты придерживалась иного мнения.
Глава 27
Прочтя статью до последнего слова, Эллин отложила газету, взяла стаканчик с кофе и отправилась к себе в кабинет. Она заметила, что окружающие наблюдают за ней, и пожалела, что сама унизила себя, читая на виду у всех последние новости о мужчине, в которого, как знал каждый, она была влюблена.
Он вернулся к Мишель, они уехали в Лондон и теперь жили семьей в квартире Майка на Бэттерси. Как утверждали газеты, Майк вновь обрел женщину, которую всегда любил, а также сына, которого они отныне станут воспитывать вместе. Эта душещипательная история наделала столько шума по обе стороны Атлантики, что журналисты буквально не могли налюбоваться на двух счастливцев и на Робби, восхитительного маленького мальчугана, который был так похож на своего отца и, по всей видимости, наслаждался вниманием, которое к ним проявляли.
То, что у Майка был сын, многое объясняло – например, его нежелание переехать в Лос-Анджелес и остепениться; по этой же причине он не хотел приезда Эллин в Лондон. Все это время он ждал и надеялся, что в один прекрасный день Мишель вернется к нему и привезет с собой сына.
Так оно и получилось, и на каждой фотографии, попадавшейся на глаза Эллин, Майк выглядел счастливым и довольным жизнью, а Мишель оказалась именно такой красавицей, какой ее себе представляла Эллин. Они прекрасно выглядели вместе – все трое, идеальная маленькая семья, и разве могла Эллин желать, чтобы Майк разлучился с ними и вернулся к ней?
Она не хотела этого. Она хотела другого – чтобы перемены в жизни Майка не ранили ее так больно, ей хотелось заставить себя не ждать с таким нетерпением его звонка, зная, что он не позвонит. Да и зачем ему? Она сама оттолкнула от себя Майка там, на Барбадосе. Ей нужно научиться жить без него, пока горечь утраты не свела ее с ума.
Распахнув дверь кабинета, Эллин поставила стаканчик на стол и наклонилась, чтобы включить компьютер. Сегодня был ее последний рабочий день в Эй-ти-ай, и она скорее умерла бы, чем показала Теду Фаргону, какие мучения ее терзают. Честно говоря, было бы куда проще забрать заявление об уходе и остаться под покровительством агентства – сама мысль о том, что ей придется работать в одиночку, с каждым днем все больше пугала Эллин. Но нет, она этого не сделает. Она не из пугливых. Она найдет в себе силы, чтобы воплотить в жизнь свои замыслы, и именно этим ей предстоит заняться.
Тед Фаргон попросил Эллин зайти в конце дня к нему в кабинет, и ей оставалось лишь надеяться, что он вызвал ее не для того, чтобы позлорадствовать либо пустить в ход свой редкий дар убеждения и вынудить ее остаться, поскольку в таком случае она с громадным удовольствием отвесила бы ему оплеуху. В последние недели ее имя слишком часто было на слуху, но главное в том, что если бы не абсурдное самомнение Фаргона, она никогда не повстречалась бы с Майком Макканом.
Увидев, что дверь кабинета закрыта, а Керри Джо, нынешней секретарши и любовницы Фаргона, нет на месте, Эллин решила, что девушка у босса. Но когда Фаргон пригласил ее войти, она с удивлением увидела, что тот один, причем находится в добром расположении духа.
– Эллин! – вскричал он, откладывая перо и поднимаясь из кресла. – Входи же, входи. Что-нибудь выпьешь? Мартини? «Маргариту»? Я отлично готовлю «Маргариту».
– Я выпью содовой, – ответила Эллин, наблюдая за Тедом, который проворно подбежал к бару и принялся рыться среди бутылок. Он всегда выставлял себя на посмешище, но теперь, в футболке от Кельвина Клайна, кожаных штанах и белых туфлях на платформе, перещеголял даже самого себя. Однако забавнее всего была прическа – две недели назад волосы Теда претерпели коренную трансформацию и сейчас напоминали иглы дикобраза. Все знали, что новый облик босса – дело рук Керри Джо, и Эллин была в числе тех, кто не мог сдержать смех при виде того, какого дурака валяет Фаргон. Впрочем, он не был единственным голливудским геронтократом, из последних сил цепляющимся за молодость, не будет он и первым, который преждевременно сойдет в могилу из-за своей прыти.