Напряженность внутри общества в отдельно взятом государстве в то же время не повышала значимости полиции и вооруженных сил. Ни одна из промышленно развитых стран (за исключением Франции и Великобритании) не обращалась в послевоенные десятилетия к вооруженным силам за помощью в прекращении общественного беспорядка. Однако в более бедных государствах растущее недовольство заставляло раз за разом выводить на улицы военных. В любой из стран современности оружие в руках полиции и солдат накладывало окончательное вето на внутренние политические процессы до тех пор, пока дисциплина и спаянность вооруженных сил оставались неизменными. Сохранение дисциплины в трудные времена требовало изоляции и отчуждения от гражданского общества — в особенности, когда общество становилось пропитанным серьезным несогласием. С другой стороны, поддержание соответствующих навыков требовало сотрудничества, по крайней мере, с некоторыми представителями технической элиты общества. А ведь именно эти элиты, уверенные в своей способности обеспечить требуемый уровень управления, и были наиболее недовольны неэффективностью или коррумпированностью государства. Кто кем и для достижения каких целей должен управлять — эти вопросы становились еще более проблематичными, когда техническая и военная элиты стали в подобной манере сталкиваться с другими слоями общества.
Когда подобные столкновения заканчивались государственным переворотом и приходом военных к власти, то под вопросом уже оказывалось сохранение являвшихся залогом их успеха чувств единства и ответственности перед страной. Столь искренне и настоятельно ощущаемая в момент прихода к власти необходимость осуществления реформ оказывалась делом неизменно трудноосуществимым. Открывавшиеся всем вознесенным на вершину политической власти возможности личного обогащения и (почему бы и нет?) чувственных удовольствий обычно оставляли неосуществленными лелеямые в стенах казарм и военных училищ идеалы. Зачастую подобное предательство лишало военный режим законности как в собственных глазах, так и во мнении окружающих — откуда и следует выводить краткосрочность большинства современных военных режимов.
Союз трона и алтаря являлся проверенным временем традиционным решением проблемы долгосрочного сохранения легитимности власти. В XX в. основной проблемой для властей стало найти религию и духовенство, способных поддержать их в условиях отсутствия сколько-нибудь определенного общественного согласия. Нерелигиозные идеалы XVIII–XIX вв. стали постепенно ослабевать в наиболее развитых промышленных странах, и размывание общественного согласия стало отличительным признаком этого процесса. Справедливости ради следует отметить, что в десятилетия непосредственно после Второй мировой войны идеалы марксизма и национализма оказались достаточно действенными для того, чтобы поднять преимущественно крестьянские слои общества на борьбу против европейских колонизаторов и иностранных капиталистов. Однако стоило революционным партиям прийти к власти и столкнуться с практическими задачами повседневного государственного управления, как выяснилось, что национализм и постулаты марксизма не являются волшебным руководством к эффективным действиям. Раз за разом наступали разочарование и недовольство.
В некоторых регионах (особенно в исламском мире) альтернативный выход предлагали традиционные религии (иногда носившие сектантский характер). Уходящее корнями ко времени основания ислама многовековое противостояние христианству и иудаизму облегчило задачу нападок на чуждые влияние и безнравственность, подняв массы на дело защиты истинной веры. Однако желавший следовать заветам Корана правящий режим сталкивался с трудностями в восприятии технологий XX в., тогда как достигшие уровня технологий Запада правящие режимы вряд ли могли сохранить фанатичную приверженность откровениям Магомета.
Враг у родных врат всегда являлся наилучшим заменителем общественного единства. Страх перед врагом, который при малейшей возможности не преминул бы вторгнуться, способствовал насаждению повиновения— пусть даже на основе принципа «лучше негодяй— да свой, чем чужой меч над душой». В итоге война против ближнего соседа или слухи о ее возможном начале стали процветать в тех областях Африки, Азии и Латинской Америки, где общественное согласие оказывалось слабым и неустойчивым. Крестьянский уклад жизни оказался под невыносимым давлением растущего населения, при котором молодежь не могла найти достаточного количества свободной земли, чтобы основать и прокормить семью на традиционной основе. Ясно, что до спада в подобном демографическом кризисе безустанный, страстный поиск новой веры, новой земли и новой жизни являлся несомненным возмутителем спокойствия в любом обществе с установившейся системой правления. Судя по опыту истории Европы в 1750 — 1950-х, этот процесс будет достаточно длительным и может унести много жизней.
Таким образом, войны и подготовка к ним, вероятно, будут преобладать в большей части Третьего мира. Развернувшееся с 1960-х и приобретшее невообразимый объем наращивание военного потенциала доказывает вышесказанное. Как свидетельствует опыт предыдущих столетий, подобные расходы не всегда оборачиваются пустой (с экономической точки зрения) тратой денег. Возникающие благодаря необходимости применения и обслуживания сложных устройств, вроде современных боевых самолетов, новые знания и навыки находят себе более широкое применение. В определенных благоприятных условиях — как, например, в Японии XIX в. — они могут способствовать промышленному росту всей страны. С другой стороны, масштабные военные затраты могут «перекрыть кислород» другим областям развития. В общем, как видится, устойчивых взаимосвязей между темпами экономического развития и военных расходов Третьего мира с 1945 г. не существует[544].
Неспособность к поддержанию внутреннего мира является проверенным путем к экономическому регрессу. Когда сохранение общественного порядка становится настолько проблематичным, что власти начинают опасаться собственного народа больше, нежели внешнего врага, на первом месте оказываются затраты по приобретению снаряжения и оборудования для полиции. Статистика недавних лет показывает, что с середины 1960-х новообразованные государства вкладывали в оснащение полиции больше средств, нежели в предназначенные для отражения вражеской агрессии вооружения[545]. Оставалось лишь следить за тем, насколько успешно более организованные репрессии смогут защищать правящий режим при отсутствии внутригражданского мира. Военная дисциплина и политика изоляции вооруженных частей от остального общества также предлагала определенные шансы на успех — ведь могли же в прошлом европейские правители Старого Режима с триумфом вести дела именно таким образом. Более того, повышение стоимости смертоносности новых видов оружия позволяло заменить сравнительно малыми профессиональными армиями господствовавшие на полях сражений Европы в XIX и начале XX в. огромные массы поставленных под ружье призывников. Подобным образом правительства и их вооруженные силы, возможно, могли идти вопреки общественному мнению и основываться на насилии или угрозе его применения со стороны достаточно последовательно обособляемых от общества специализировавшихся в военном деле профессионалов. Несмотря на степень несоответствия современным политической риторике и демократической теории, подобная модель управления вполне соответствовала нормам прошлого. С другой стороны, современные коммуникационные средства и СМИ действуют в противоположном направлении, придавая крайнюю неустойчивость подобной старомодной полярности между вооруженными правителями и подданным населением. Для большей точности необходимо упомянуть, что избирательный набор на службу в силовые структуры из определенного слоя или группы общества может быть рассчитан на обеспечение социальной отчужденности между вооруженными силами и обычными гражданами. Однако способность подобной вооруженной силы монополизировать право на насилие в рамках государства в значительной мере зависит от наличия или отсутствия доступа революционных групп к оружию. Последнее, в свою очередь, зависит от проводимой другими государствами политики, а также от степени фанатичности революционеров. Пока мир остается разделенным между соперничающими странами, революционеры всегда имеют возможность найти зарубежного покровителя и поставщика вооружений. В подобных условиях усиление полиции и вооруженных сил видится недостаточным для обеспечения политической стабильности в регионах, где рост сельского населения вызвал масштабное и радикальное недовольство существующим положением дел.
545
Morris Janowitz, Military Institutions and Coercion in the Developing Nations (Chicago, 1977), p. 35, утверждает, что затраты на полицию в африканских странах в период 1966–1975 гг. увеличились на 144 %, тогда как на вооруженные силы — всего на 40 %. Приведенные им цифры показывают, что почти во всех странах мира правительства увеличивали расходы на средства внутреннего устрашения быстрее, нежели на другие оборонные нужды. Некоторые показатели также свидетельствуют в пользу того, что наращивание полицейской мощи значительно затруднило осуществление военных переворотов и, таким образом, снизило в 1970-х их число по сравнению с предыдущим десятилетием. Там же, с. 42, 70.