Развал основанной на коксе металлургии видится еще более примечательным, если учесть, что армия династии Северной Сун насчитывала более миллиона воинов и ее потребность в металле была запредельной. Однако все решали госчиновники, которые презирали промышленников настолько же сильно, насколько боялись военачальников — а организованная военная сила была слишком уж явной потенциальной угрозой власти бюрократии.
Объединив в ходе ряда кампаний Китай (в 960-х), династия Сун перешла к сугубо оборонительной политике. Как всегда, основной задачей было не позволить кочевникам разграбить северные и северо-восточные провинции. Степная конница легко могла обойти китайскую пехоту; однако вооруженная арбалетами пехота в укрепленных заставах, густо усеявших северную границу, являлась надежным средством против кавалерийских рейдов. Когда же кочевники пытались обойти цепь укреплений и прорваться в глубинные районы, их ждала полоса выжженной земли, а все мало-мальски ценное укрывалось за крепостными стенами[49]. Стоило степнякам задержаться, как навстречу им выступали дислоцированные близ столицы основные силы полевой армии. Задачей имперской конницы было не только отражение вражеского нашествия, но и удержание неспокойного приграничья в покорности центральной власти[50].
Однако эта утонченная стратегия становилась беспомощной, стоило вместо набегавшей сравнительно малыми силами конницы появиться настоящим армиям вторжения, организация и вооружение которых позволяли брать города штурмом. Именно это произошло в 1127 г., когда чжурчжени взяли Кайфынь. Наиболее предпочтительным средством от подобной напасти политики династии Сун считали дипломатию — т. е. предотвращение нашествий путем отсылки «даров» могущественным правителям варварских племен. С точки зрения кочевника, дипломатическое сообщение, сопровождавшееся получением в дар предметов роскоши (и, чтобы быть точным, ответным дарением коней и др. для симметричности), зачастую было предпочтительнее, нежели случайный набор добра, приобретаемый путем грабежа.
Китайская официальная точка зрения рассматривала политику пассивной обороны как наиболее соответствующую интересам правления гражданской бюрократии. Рассредоточенная по гарнизонам и редко принимавшая участие в боевых кампаниях армия легко управлялась путем контроля над ее обеспечением. Чиновники, ответственные за поставку продовольствия и вооружения в войска, в случае конфликта с одним из военачальников всегда могли рассчитывать на поддержку другого. Таким образом, вполне возможный соблазн генерала употребить наличествующую военную силу для восхождения на уровень принятия политических решений, подавлялся в самом зародыше[51]. Неизбежная потеря мобильности войск, их способности противостоять хорошо организованному, широкомасштабному кочевому нашествию, рассматривались сунскими правителями в качестве приемлемой платы. Только таким способом гражданская власть могла удержаться в Китае; только так мандарины могли осуществлять контроль над течением жизни в стране.
Стоит прокомментировать два аспекта данной ситуации. Во-первых, правящая элита проводила в отношении как собственного генералитета, так и вождей варварских племен почти тождественный политический курс. Основополагающим был принцип «разделяй и властвуй», предполагавший умиротворение непокорных военачальников (как в собственной стране, так и за ее пределами) путем раздачи даров, званий и привилегий. Местные сановники, и без того державшие раздачу поощрений на минимально безопасном уровне, были постоянно снедаемы соблазном присвоить эти средства-даже осознавая угрозу ответных шагов со стороны как своих, так и чужеземных военачальников.
В свою очередь, генералов по обе стороны границы обуревали аналогичные страсти. Набег или мятеж могли дать (и немедленно) значительно больше, чем (предположительно) возможно было выбить из прижимистых китайских чиновников. С другой стороны, подобные предприятия были делом рискованным и непостоянным; отсюда и проблема выбора между долгосрочной скромной прибылью и единичным актом крупного грабежа. Непредсказуемость выбора делала даже самую изощренную оборонительную систему неустойчивой. Еще более хрупким было равновесие сил в приграничье: гарнизоны всегда могли взбунтоваться и отказаться от исполнения своих обязанностей; кочевые племена могли организоваться в могучие армии, оснащенные современным осадным вооружением. Победы чжурчженей после 1122 г., увенчавшиеся взятием Кайфыня четырьмя годами позже, свидетельствуют об этой нестабильности[52].
Во-вторых, стоит учесть одинаковое отношение сунских чиновников как к военным и организованному применению насилия, так и к купцам и всем другим, разбогатевшим благодаря умелым или удачливым операциям на китайском рынке. И организация военных действий, и торговля в целях частного обогащения равно претили традиционной конфуцианской этике. Да, в случае если война или рынок служили интересам государства, их следовало терпеть и, возможно, даже поощрять. Однако позволить торговцам накопить слишком много средств было столь же неразумно, как позволить своему генералу или варварскому вождю держать слишком большое войско. Таким образом, мудрой считалась политика, предотвращающая неуместное обогащение, и тонкая дипломатия и расчетливое военное управление, исключающие сосредоточение военной мощи в одних руках.
Принцип «разделяй и властвуй» столь же неуклонно применялся в экономике, как и в военном деле. Претворявшие его чиновники могли рассчитывать на широкую народную поддержку, поскольку простолюдину равно претили и грабительские армии, и безжалостные капиталисты.
Военные технологии в Китае также находились в зависимости от бюрократического аппарата. Арбалеты были основным дальнобойным оружием армии с ханьских времен (быть может и ранее)[53] и обладали двумя важными свойствами. Во-первых, они были столь же просты в обращении как современные ружья, а натягивание тетивы не требовало особой силы. Большой лук требовал многолетней практики для развития силы пальцев, необходимой для полного натягивания тетивы; арбалетчику же было необходимо лишь нацелить взведенное и заряженное оружие. Несколько часов практических занятий, и обычный человек превращался в достаточно умелого стрелка. К этому стоит прибавить, что китайские арбалеты XIII в. сохраняли убойную силу на дистанции почти 400 метров[54].
Производство в арбалетов в Китае (Репродукция из Sung Ying-Hsing, T’ien-Kung K’ai Wu, translated by E-tu Zen Sun and Shiou Chuan Sun (University Park, Pa.: Pennsylvania State University Press, 1966), p. 266.)
Эта гравюра на дереве из энциклопедии XVII в. показывает, как путем многослойности проводится усиление деревянных крыльев арбалета. Внизу изображен арбалет с магазином на 10 стрел. Взведением тетивы стрела высвобождалась из магазина и ложилась на направляющую. Детали механизма взвода и спуска (требующего особых навыков в изготовлении) на гравюре не представлены.
Во-вторых, относительная простота в применении имела обратной стороной сложностью в изготовлении. Создание армии арбалетчиков зависело от наличия искусных мастеров, способных производить точный спусковой механизм, позволявший выносить перегрузки при взведенной тетиве и некоторые другие детали. Снабжение мастеров материалами, необходимыми для изготовления крупных партий арбалетов также было нелегким делом: многослойное дерево, кость, рог, сухожилия — все должно было быть идеально пригнано для обеспечения максимального импульса. Тем не менее искусство изготовления подобных арбалетов было широко распространено в евразийских степях[55].
Рынок, задействовавший особенности разных географических областей, был способен обеспечить нужды ремесленного производства гораздо лучше, чем самая эффективная командная экономика — будь то арбалеты, камнеметы или зажигательные смеси, стоявшие на вооружении китайской армии в XI в[56]. Взрывчатые смеси, включая порох, были включены в изощренный набор вооружений около 1000 г. и вначале задействовались в качестве зажигательных средств. Однако китайцы научились использовать метательные способности пороха, и после 1290 г. появились первые настоящие артиллерийские орудия[57].
49
См. Herbert Franke,”Siege and Defense of Towns in Medieval China,” in Frank A. Kier-man, Jr., and John K. Fairbank, eds., Chinese Ways in Warfare (Cambridge, Mass., 1974), pp. 151–201.
50
Laurence J. C. Ma, Commercial Development and Urban Change in Sung China (960 — 1279) (Ann Arbor Mich., 1971), p. 100. Энциклопедия сунской эпохи резюмирует военную политику основателя династии следующим образом: «Он постиг значение усиления корней и ослабления ветвей». Wang Yiung-lin, Yu Hai, cited in Lo Ch’iu-ch’ing, «Pei-sung ping-chin yen-chiu» (The military service of the northern Sung Dinasty), Hsin-ya Hsueh-pao (New Asia Journal), 3 (1957): 180, translated by Hugh Scogin.
51
Опасность военного мятежа была наглядно продемонстрирована в 755 г., когда восставшему генералу из варваров почти удалось свергнуть династию Тан. Мятеж парализовал центральное гражданское управление почти на два века, в течение которых фактическая власть на местах принадлежала военачальникам. Когда самый выдающийся из них, Чжао Куань-инь, воссоединил большую часть страны и основал династию Сун, полученный урок был принят во внимание. Новый император уничтожил лестницу, по которой сам же поднялся на трон — учрежденные им управленческие механизмы и принципы делали успешный военный мятеж почти невозможным. По мятежу в эпоху Тан см. Edwin G. Pulleybank, The Background of the Rebellion of An Lu-Shan (London, 1955); по военной политике династии Сун см. Jacques Gernet, Le monde chinois (Paris, 1972), pp. 272 — 75; Edward Kracke, Jr., Civil Service in Early Sung China, 960 — 1067 (Cambridge, Mass., 1953), pp. 9 — 11; Karl Wittgofel and Feng Chia-sheng, History of Chinese Society, Liao 907 — 1125 (Philadelphia, 1949), pp. 534 — 37.
52
Подробнее о чжурчженских завоеваниях см. Jing-shen Tao, The Jurchen in Twelfth Century China: A Study of Sinicization (Seattle and London, 1976), pp. 14–24.
53
Достоверной хроники развития арбалета в Китае не имеется. Китайский текст «Весенние и осенние анналы Бу и Юэй» приписывают его авторство некому Чиню, от которого новинка перешла к трем магнатам, а от них — правителю царства Чу на юге срединного Китая Линю, правившему в 541–529 гг. до н. э. Археологи, нашедшие арбалеты в нескольких погребениях V–IV вв. до н. э. в целом подтверждают данную датировку. Первое значительное изменение в схеме арбалетов было сделано около 1068 г. неким Ли Тинем, добавившим стремя в носовой части. В результате усилие натягивания тетивы перешло на мышцы спины и ног, таким образом сделав возможным появление еще более мощных арбалетов. Данная информация почерпнута из личного общения со Стивеном Ф. Саги из Гавайского университета и Робином Йетсом из Кембриджского университета (опубликованные по этой теме материалы, к сожалению, безнадежно недостоверны). См. C. M. Wilbur, «History of the Crossbow», Smithsonian Institution Annual Report, 1936 (Washington, D. C., 1937), pp. 427 — 38; Michael Loewe, Everyday Life in Early Imperial China (London, 1968), pp. 82–86; Noel Barnard and Sato Tamotsu, Metallurgical Remains of Ancient China (Tokyo, 1975), pp. 116 — 17. Четкая и полная информация по европейским и сведения по современным китайским арбалетам представлены в замечательной работе Ralph w. f. Payne-Gallwey, The Crossbow, Medieval and Modern, Military and Sporting: Its Construction, History and Management (London, 1903).
54
Corinna Hana, Berichte uber die Verteidigung der Stadt Te-an wahrend der Periode K’ai-hsi, 1205–1209 (Wiesbaden, 1970). Как мы увидим в третьей главе, распространение арбалетов в средиземноморской Европе в XIII в. помогло сдержать натиск рыцарства. Тяжелоконное войско, подобное иранской или европейской бронекавалерии, в Китае не состоялось — арбалет позволял уверенно поразить всадника на удалении, сделав бессмысленным вложения в дорогостоящих крупных коней и латы. Тяжелобронированная конница продержалась в Китае всего три века и исчезла в VII в. Тем не менее неясно, был ли основной причиной этому арбалет, и мог ли он до появления стремени обладать достаточной мощностью, чтобы пробивать латы. См. Joseph Needham, The Grand Titration: Science and Society in East and West (London, 1969), pp. 168 — 70.
55
Письменное описание и иллюстрации изготовления арбалетов см. Sung Ying-Hsing, T’ien-Kung K’ai Wu, translated as Chinese Technology in the 17th Century, by E-tu Zen Sun and Shiou Chuan Sun (University Park, Pa., 1966), p. 261 — 67. Более слабый арбалет мог быть изготовлен из более слабых материалов (например, спусковой механизм мог быть целиком деревянным); однако тогда он не мог пробивать латы. Описание деревянных китайских арбалетов xix в. с магазином для ведения скоростной стрельбы, см. Payne-Gallwey, The Crossbow, pp. 237 — 42. Это простое, но грозное оружие, использовавшееся в 1860-х годах против британских войск, стреляло отравленными стрелами.
56
Sergej Aleksandrovic Skoljar, «L’artillerie de jet a l’epoque Song», in Francoise Aubin, ed., Etudes Song, ser. 1 (Paris, 1978), pp. 119 — 42; Joseph Needham, «China’s Trebuchets, Manned and Counter-Weighted», in Bert S. Hall and Delno C. West, eds., On Pre-Modern Technology and Science: A Volume of Studies in Honour of Lynn White, Jr. (Malibu, Calif., 1976), pp. 107 — 38.
57
Joseph Needham, «the Guns of Khaighfengfu», Times Literary bSupplement, 11 January 1980; Herbert Franke, «Siege and Defense of Towns in Medieval China», in Kierman and Fairbank, Chinese Ways in Warfare, pp. 161 — 79; L. Carrington Goodrich and Feng Chia-sheng, «The Early Development of Firearms in China», Isis 36 (1946): 114 — 23; Wang Ling, «On the Invention and the Use of Gunpowder in China», Isis 37 (1947): 160 — 78.