Нечаев, убедившись, что организованное им общество провалилось, и что ему небезопасно оставаться дольше в пределах России, в декабре 1869 г. (по официальным сведениям, 16-го или 17-го декабря) благополучно пробрался за границу, несмотря на то, что еще 10 декабря III Отделением был разослан (№ 1429) начальникам жандармских управлений и губернаторам «совершенно секретный и весьма нужный» циркуляр, в котором сообщалось: «Есть основание предполагать, что бежавший в марте сего года за границу важный политический преступник Сергей Геннадиевич Нечаев, возвратившись тайно в пределы Империи, скрывается под чужим именем. Шеф приказал, чтобы со стороны всех начальников жандармских управлений были приняты самые энергические меры к розысканию и задержанию вышеозначенного преступника»[6]. Энергические меры не помогли: Нечаев, повторяем, 16 или 17 декабря переехал границу.
Едва до III Отделения донесся слух, что Нечаев находится вне пределов досягаемости российских жандармов, оно, учитывая значение его первой поездки за границу и возможное, конечно, возвращение его на родину с новыми планами и готовыми силами, с большою горячностью и особенным рвением приступило к организации настоящей за ним погони. Целесообразным казалось следовать немедленно по горячим следам его, искать его упорно и беспрерывно именно там, за границей, где и задержать его до обратного возвращения в Россию; ждать его приезда на родину было бы неосторожно: он мог бы осуществить свои коварные замыслы прежде, чем попадется в руки жандармов. А благо есть прекрасный повод арестовать его там — ведь он тяжкий «уголовный» преступник.
Никого из виднейших революционеров того времени не разыскивали так, как разыскивали таинственного Нечаева. Тут, несомненно, играл известную роль и исключительный внешний повод — убийство Иванова, умышленно квалифицировавшееся, как «уголовное» преступление. Поймав, например, где-нибудь в Западной Европе Бакунина, III Отделение все равно было бы бессильно требовать выдачи его России. За ним не числилось никаких «уголовных» преступлений. Нечаева же оно могло представить простым убийцей, хотя все западноевропейские правительства прекрасно знали, что он в действительности преступник политический.
Для его поимки правительство старалось использовать все средства, все пути. С одной стороны, правительство ухватилось за все, так сказать, легальные меры. Дипломатический корпус был к его услугам. В феврале 1870 г., например, шеф жандармов, граф Петр Андреевич Шувалов обратился с особыми письмами к русским посланникам при правительствах главных европейских держав, в которых извещал их о том, что «государь император» повелеть соизволил принять все меры к поимке этого преступника, а затем в тех же письмах следовала просьба оказывать всяческое содействие отправленному в «чужие края» для руководства розысками Нечаева полковнику л.-гв. Семеновского полка А. Н. Никифораки и стараться влиять на европейские правительства, убеждая их содействовать с своей стороны розыскам и подготовляя почву для формальной выдачи Нечаева в случае его обнаружения[7].
Впрочем, «дипломатические» переговоры велись еще задолго до этого официального послания Шувалова — и велись непосредственно представителями III Отделения. Особенно охотно пошла навстречу желаниям русского правительства Германия, с которою, по всей вероятности, сговорились в первую очередь. Дружественным отношением Германии к России русское правительство в данном случае было в некотором отношении обязано самому канцлеру, князю Бисмарку, способствовавшему немало розыскам Нечаева. Туда, в Германию, для налаживания слежки, уже в конце декабря 1869 г. отправился Александр Францевич Шульц. Последний был видным сотрудником III Отделения в течение продолжительного времени. Начав службу в этом учреждении, в июне 1842 г., с должности простого чиновника младшего разряда, он, добиваясь постепенного перевода на высшие должности за особо прилежное и точное исполнение обязанностей, покинул службу в конце 1878 г., когда занимал пост управляющего III Отделением и был в чине тайного советника.
В описываемое время Шульц состоял чиновником особых поручений при Отделении и, надо заметить, удостоился уже получить несколько немецких орденов[8]. Командированный теперь в «благодарную» Германию, он 29 декабря (10 января 1870 г. нов. ст.) писал из Берлина в III Отделение:
«...Два дня моего здесь пребывания я почти исключительно посвятил хлопотам по получению требуемых от министерства внутренних дел предписаний насчет наблюдения вообще в прусских владениях за появлением Нечаева и Николаева[9], их арестования и допущения г. Дунтена с бывшим служителем Нечаева для той же цели на ст. Кенигсберг. У графа Бисмарка я встретил со стороны его родственника и alter-ego, графа Бисмарка-Болена, самый любезный прием, и он тотчас же распорядился известить о цели моего приезда министерство внутренних дел. Некоторые затруднения, встреченные мною у графа Эйленбурга, были немедленно устранены собственноручным письмом к нему графа Бисмарка, который поручил даже своему родственнику сделать мне визит и объяснить причину этих затруднений, заключавшихся в том, что тогда еще не была получена официальная нота князя Рейса о настоящей цели моего приезда.
6
Дело архива III Отделения, III экспедиции, № 115, ч. I за 1869 г., л. 217. В циркуляре подробно сообщались и приметы Нечаева.
9
Николаев, Ник., разыскивавшийся по одному с Нечаевым делу, был вскоре арестован в России и судился, в июле 1871 г., совместно с другими «нечаевцами».