«Три года тому назад III отделение собственной вашего императорского величества канцелярии приняло в число своих заграничных агентов проживавшего в Цюрихе польского выходца Адольфа Стемпковского, который до того, в течение пяти лет, был корреспондентом правительственной газеты «Варшавский Дневник» и в этом качестве оказывал немаловажные услуги разоблачением затей и проделок польской эмиграции и подрывом ее нравственного кредита в Польше[132].
Так как в то время, когда начались сношения Стемпковского с III отделением, в Швейцарии, под руководством Бакунина, Огарева и Нечаева, стало формироваться ядро русской революционной эмиграции, то ему было поручено сблизиться с русскими, прибывшими в Швейцарию на жительство, зорко наблюдать за теми, которые пристанут к названным коноводам, и в особенности не упускать из глаз Нечаева, неотступно следить за всеми его действиями и указать удобную минуту для задержания этого опасного преступника и агитатора. Стемпковский блистательным образом исполнил данное ему поручение, постоянно сообщал самые точные и подробные сведения о русских революционерах, приютившихся в Цюрихе или посещавших этот город, и, наконец, лично указал полиции Нечаева, задержанного 2 августа.
Таковы восьмилетние заслуги Стемпковского, которыми он надеялся искупить свои прежние преступные действия, как участник в польском мятеже 1863—1864 гг. Правда, действия эти нельзя не признать в высшей степени преступными, такими, что, не скройся Стемпковский за границу, он по суду подлежал бы смертной казни. По сведениям, имеющимся во временной военно-следственной комиссии в Варшаве, Стемпковский, во время начавшихся в Царстве манифестаций, был одним из подстрекателей молодежи к беспорядкам. Впоследствии он был офицером жандармов-кинжальщиков в Варшаве и, наконец, распоряжался поджогом варшавской ратуши.
Сам Стемпковский не отрицает своей виновности, хотя не признает ее в тех размерах, в каких на нее имеются указания в делах следственной комиссии, и в оправдание свое он приводит то, что когда, в начале беспорядков, его хотели заставить принять в них участие, то он заявил об этом начальству, прося защитить его от угроз зачинщиков, но, не найдя у правительственных властей защиты, он из чувства самосохранения должен был исполнять приказания тайного революционного комитета.
В настоящее время Стемпковский достиг среднего возраста, женат, имеет троих детей и собственным трудом создал себе состояние, обеспечивающее безбедное существование его с семейством.
Он обращается к монаршему милосердию, просит предать забвению его прежние преступления, обещает за себя и за детей своих не уклоняться от долга верноподданного и продолжать оказывать правительству те услуги, которыми он в течение восьми лет старался, даже с опасностью для себя, искупить ошибки своей молодости. Участь Стемпковского повергается на всемилостивейшее воззрение вашего императорского величества».
От представления этого доклада Александру II шеф жандармов граф П. А. Шувалов воздержался. Среди высших чинов отделения обнаружились разногласия. Прикосновенные к агентуре воздавали должное заслугам Стемпковского в деле поимки Нечаева и полагали, что смертная казнь искупляется блистательным успехом агента. Другие же, в том числе, как это ни странно, сам П. А. Шувалов, держались иной точки зрения. Полное и реальное помилование такому человеку, повинному в тяжких политических преступлениях, по их мнению, не могло быть дано. Переговоры, поднятые по этому поводу в Петербурге, затянулись до начала февраля, когда (7 февраля) было решено «уведомить Стемпковского, что он будет помилован через год, если будет себя хорошо вести, но в Царство Польское нельзя будет вернуться раньше 2—3 лет после помилования».
Тем временем Стемпковского в Берне пытались убить. 4 (16) февраля 1873 г. князь Горчаков писал в Петербург:
«Вчера поляк Витольд Скржинский, кондитер, приехавший из Цюриха, сделал четыре револьверных выстрела в Стемпковского и его семью, в их квартире, но никого не ранил. Это месть комитета за Нечаева. Федеральные муниципальные власти города Берна в большом волнении; преступник скрылся. Начато строгое дознание. Из предосторожности, я немедленно разрешил Стемпковскому сдать в канцелярию его бумаги в запечатанном виде. Он умоляет графа Шувалова окончательно решить, будет ли ему дарована амнистия и паспорт для России. Его положение ненадежно. Ввиду того, что срок паспорта, выданного ему после ареста Нечаева федеральным швейцарским консулом, истекает через две недели, я прошу, по возможности, телеграфного ответа. Если Стемпковский получит просимые им милости, он останется в Швейцарии так долго, насколько позволит ему его положение[133].
132
По рекомендации именно редактора «Варшавского Дневника» Стемпковский и был приглашен на службу в качестве агента III отделения.
133
Надо полагать, что описываемое в этом письме покушение на Стемпковского не то, о котором рассказывает З. Ралли («Былое», 1906, кн. VII, стр. 146). Имело ли действительно место покушение Скржинского, утверждать нельзя; быть может, оно было инспирировано Стемпковским с целью ускорить помилование.