— Десерт, господа, — возгласил матрос, выполняющий на судне обязанности стюарда. На серебряном подносе возвышалась горка засахаренных фруктов, чаша веницианского стекла с компотом из жареных персиков, абрикосов и слив и серебряное же блюдо с шоколадным печеньем.
— О, какое искушение! Приятного аппетита, господа. Ешьте десерт без меня — в мои годы сладкое только вредит. — Абрабанель с трудом поднялся с кривоногого креслица, как раз недавно введенного в моду Людовиком XIV.
Как только за патроном закрылась дверь, Хансен с преувеличенной любезностью обернулся к юной мисс Абрабанель.
Но та, откинувшись в кресле, перебирала зеркальце и другие безделушки, висевшие у нее на поясе.
— Скажите, господин Харт, отчего вы нанялись к моему отцу? — вдруг спросила она, подняв на юношу миндалевидные глаза.
— О сударыня, все очень просто. Как угадал ваш батюшка, мне и вправду с младенчества хотелось посмотреть свет, побывать в тех удивительных краях, из которых нам привозят чудесных птиц, ароматные пряности и необыкновенной красоты драгоценности. Я столько слышал об этом из рассказов, а мой дядюшка однажды подарил мне удивительную деревянную маску с далеких берегов Черного континента. Он даже обогнул мыс Горн и рассказывал мне о Летучем Голландце, который уже сто лет не может миновать это страшное место и вернуться домой.
— Знаете, я тоже упросила батюшку взять меня с собой. Матушка умерла четыре года назад, и я больше не хотела оставаться одна в большом доме и ждать отца. Рассказы о красотах Нового Света совсем вскружили мне голову. Отец сначала и слушать не хотел, а потом передумал. Даже странно.
— Мне кажется, он погорячился, хотя благодаря его сговорчивости мы обрели вас, — Хансен попытался поднести руку девушки к губам, но та ловко увернулась и снова взялась за зеркальце.
Харт почувствовал, что ему будет лучше откланяться.
Носовая качка прекратилась, судно больше не металось вверх-вниз, как загарпуненный кит, а равномерно покачивалось на зеленоватых волнах океана. Все начало путешествия Уильям провел в каюте, страдая от морской болезни, поэтому он пропустил выход из пролива Ла-Манш и впервые поднялся на палубу, когда судно находилось уже в открытом океане.
Поскольку молодой англичанин еще не курил трубку, то не мог убивать послеобеденное время, предаваясь этому морскому пороку. Посему единственным его развлечением было наблюдение за океаном и восхищение бескрайним окоемом, раскинувшимся перед глазами. Он поднял голову навстречу соленому ветру и снова погрузился в воспоминания…
— Не забывайте, мой юный друг, завтра — 5 июля и с рассветом мы отправляемся. Сон молодого человека так сладок — долго ли проспать все на свете… Прикажите, чтобы вас хорошенько будили утром!
Но опасения ростовщика были напрасны. В эту ночь Уильям ни на секунду не сомкнул глаз, несмотря на то что он пробыл в доках до позднего вечера, а отужинал в портовой таверне, за обе щеки уписывая тушеные бобы с жареной камбалой и жадно вслушиваясь в разговоры, которые гудели вокруг него. В таверне пили, ели, играли в кости и драли глотки моряки с разных кораблей со всех концов земли, обветренные, загорелые, покрытые шрамами, видевшие своими глазами морских чудовищ и волны высотой с Тауэр; леса, населенные кровожадными дикарями и диковинными животными, и топкие болота, зараженные лихорадкой; рубившиеся врукопашную с пиратами и блуждавшие по непроходимым гилеям в поисках легендарной страны Эльдорадо, где золотые слитки валяются прямо под ногами…
Басра, Магриб, Эдо, Мансур, Картахена, Эспаньола… Названия далеких портов и стран звучали как музыка органа; плавающие в крепком сизом дыму имена кораблей и знаменитых капитанов обретали плоть и жизнь — Харт буквально пробовал их на вкус, шепотом повторяя за матросами незнакомые слова… За стенами таверны до рассвета шумел и чадил огромный порт, и разве мог Уильям заснуть в эту ночь?!
Проснувшись от воплей хозяйского петуха, умывшись из лохани и кое-как почистив башмаки, совершенно не выспавшийся, но полный надежд, что, явившись на причал ранее прочих, он тем самым выкажет свою пунктуальность и рвение, Уильям побежал в доки.
Едва забрезжил серый рассвет. В тусклом небе легкий ветерок перегонял темные, длинные, как водоросли, тучи. С неба сыпалась изморось, отчего вся одежда юноши моментально пропиталась влагой. Тяжелая, пахнущая рыбой и водорослями вода лениво билась о камни причалов. Поскрипывали снасти, недовольно кричали разбуженные чайки. Звуки тонули и искажались в стоящем низко над водой тумане, таком плотном, что, казалось, его можно было резать ножом.