Сумеречная зло сощурилась, видя, что он не собирается отступать, - и ударила в самое больное место, обессиливая, обездвиживая...
- "Твой народ", говоришь? Не те ли это, кто вздрагивают при звуках твоего имени? Не те ли, кто ненавидят тебя и боятся больше Сумеречных и драконов? Не те ли, кто называют тебя чудовищем, выродком, проклятием владык теней? И они правы, потому что ты - чудовище. Тот, чье сердце чернее Ночи. Куда ты приведешь их, бессмертный? Во тьму?
- Нет.
Тихое, глухое... слабое.
И она, слыша его неуверенность, видя его слабость, продолжила наносить удары, от которых нельзя оправиться:
- Если твой дом выбрал правильный путь, почему его "награда" горчит полынью? Почему дом Владык почти уничтожен? И почему тьма смотрит из глаз его единственного наследника? Это расплата. Ты слепец, если не видишь этого.
- Расплата за что? - глухим, надломленным голосом спросил Эрелайн, опустив взгляд. Плечи ссутулились, словно вся боль, вся тяжесть прошедших лет навалились на них. В глазах темнело то ли от злости... то ли от слез. Жгучих сухих злых слез.
- За что? - Сумеречная рассмеялась. - Ты всерьез спрашиваешь "за что"?! Посмотри на меня, Зарерожденный! Моя кожа выбелена, стерта жестокими снежными ветрами, глаза выцвели от слепящей белизны, кроме которой на Берегах нет ничего. Мои губы потрескались от холода, и я никогда, даже летней ночью, не могу смотреть на пылающий огонь. В моих глазах - боль и ненависть, сердце истерзано сумерками, а руки дрожат от Песни драконов. Это недостойно расплаты? Предать своих братьев и сестер, отдать их на растерзание лютому морозу и стуже - и ради кого? Ради смертных! Ради клятвопреступников и предателей, вонзивших нам нож в спину!
- И в чем же наша вина? В чем наша расплата? Вы сами выбрали этот путь. Мы лишь следовали своему долгу.
- Идти неверным путем - не меньшее преступление, чем отступить от него.
- Идти всегда лучше, чем оставаться на месте. Потому что рано или поздно даже неверная дорога может вывести туда, куда ты стремился.
- Это - тот перекресток, который ты искал? Впрочем, почему бы и нет? Каждой душе свойственно стремится к жизни... или к смерти, если дорога в жизнь для нее невозможна.
- Не тот. Но если бы я не шел по своему пути, вы бы вряд ли готовы были подарить мне легкую смерть, - с кривой усмешкой сказал Эрелайн.
Меч с тихим напевом выскользнул из ножен.
- Готовы. Легкую чистую смерть, - медленно проговорила Сумеречная. Меч в ее руке дрогнул и чуть сильнее надавил на кожу Ириенн. Она сжалась под ним, не дыша, едва живая от накатывающей слабости, от обжигающего дыхания драконьего пламени, лишающего воли и обрекающего на смерть. - Это ли не величайший дар для тебя? Раствориться в ветре дыханием ночи, умереть навсегда - так, чтобы даже память о тебе исчезла навек. Что сделают с тобой те, кого ты хотел защитить, когда узнают твою маленькую тайну? Мы сжигаем смотрящих в ночь на кострах. Заживо. Порою, когда принесенная ими тьма так велика и темна, что даже чистому яркому пламени не разогнать ее, они горят в нем всю свою вечность, год за годом. А как поступают Зарерожденные?
Эрелайн улыбнулся. Грустно и устало. Очень устало.
- Не все ли равно, любезная, как встречать смерть? Она приходит однажды - и навсегда. По сравнению с ней ничто не имеет силы, все теряет значение. И это уже величайший дар. В жизни бывают моменты гораздо страшнее смерти, потому что после них приходится жить. Жить - и помнить.
- Для других, может быть, разницы нет. Их смерть далека и играет с ними в кошки-мышки, а судьба ведет по начертанному пути - вверх, вдаль, ввысь... а твой путь - это путь к смерти. Ты обречен с рождения. Лучшее, что могла сделать твоя мать - убить тебя, объявив о гибели наследника.
Эрелайн криво улыбнулся. Улыбка дрожала на тонких губах - мучительная и какая-то беспомощная. А в глазах - черных, как никогда - плескалась... пустота.
- Ты обречен. Обречен на смерть и проигрыш тьме. Тебе не победить ее, никогда. Потому что она - это ты. Чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее она становится. Сколько еще ты продержишься, Эрелайн? День, неделю? Месяц, декаду, век? Не питай иллюзий и ложных надежд. Она готова ждать вечность для того, чтобы нанести один-единственный удар - и поглотить тебя без остатка. И тогда тьма захлестнет весь твой замок, весь Зеленой Дол, Арьеннес, Лес Тысячи Шепотов, королевство Северы... Не лучше ли тебе умереть сейчас, пока еще не слишком поздно что-то изменить?
- Лучше проиграть тебе?
Голос, едва слышен в недвижимой тишине леса.
- Выиграть. Не в бою со мной, а с Ней, проклявшей тебя. Это твой единственный шанс, слепой поворот - умереть в ночь Беллетайна от драконьего пламени и унести с собой тьму. Если ты уйдешь, ей не из чьих глаз будет смотреть, никто не покажет ей дорогу и не выведет в мир вместо тебя. А ты сделаешь это, рано или поздно, когда презреешь долг и забудешь себя.
Ветер всколыхивает травы, шепчет клевером и медуницей, золотыми крапинками лютиков и ветреницы. Потревоженная листва вздыхает обреченно и глухо.
... от упавшего и взметнувшего цветочную пыльцу клинка, отделанного черненым серебром, прянули волны травы, как рябь по воде - и разбежались с тихим стоном.
- Будь по-твоему.
...и в ужасе замерла ночь в расширившихся глазах Ириенн.
***
Иришь задыхалась от боли и отчаяния, в глазах дрожали слезы. Клинок, выкованный из драконьего пламени, жег шею каленым железом - невыносимо, мучительно, непрестанно. Хотелось биться в истерике, только бы вырваться из жесткого захвата Сумеречной, только бы уйти от этой ненависти, от дышащего смертью и ледяным пламенем клинка - но страх удерживал ее, не давая сорваться в безумие. Страх - и разум; холодный, бесстрастный разум aelvis.
...Тот самый разум, который уже приговорил ее к смерти.
Она обречена. Ни один бессмертный не пожертвует ферзем ради спасения пешки. Будь она на месте Эрелайна - не колебалась бы ни секунды, и потому не имеет никакого права о чем-то его просить.
...И кого - его? Незнакомца, которого почти ненавидит, и который платит ей взаимностью?
Иришь закрыла глаза, чтобы не видеть темнеющее у самой шеи лезвие, но так было даже страшнее: перед глазами вставали образы близкой смерти, лица родных, которых она больше никогда не увидит... и осознание того, какая же она, драконы ее раздери, идиотка!
"Самая настоящая и распоследняя", - мрачно подумала Иришь, отвечая на свой же вопрос.
Совершенно некстати вспомнилось, что она так и не рассказала Роальду о том, что это она в свое время сломала его любимую игрушку. Брат всегда был нелюдимым и молчаливым, и все время проводил в одиночестве, играясь с набором солдатиков, которые ему подарил отец на десятилетие. Иришь до сих пор помнила красивые, изящные фигурки, вырезанные из мрамора, и помнила, как Роальд обожал их и ни с кем не хотел играть. Иришь обижалась и злилась, и однажды прокралась в его комнату и спрятала сундучок с солдатиками за занавеску. У открытого окна. Столкнула вниз игрушку не она, а кто-то из слуг, но виноватой Иришь считала только себя.
Роальд, так и не вызнав, кто виноват, еще больше замкнулся в себе. Ему, конечно же, подарили другой набор, лучше прежнего, но брат остался к нему равнодушен.
Извечная, о чем она думает! Что за мысли!
Почему они так тянут? О чем вообще они говорят?! Быстрее бы все закончилось: нет никаких сил ждать.
- Уходите, - хриплым, севшим, но не ослабшим голосом отрезал Эрелайн. - Уходите, и если посмеете тронуть леди - убью вас. И клинок, выкованный из драконьего пламени, вам не поможет.
- Проклятый упрямец! - рявкнула Сумеречная, не выдержав. - Мы оба знаем, что ты сделаешь, так хватит тянуть!
Из груди Иришь вырвался горький смешок. К чему это ребячество! Она обречена, и полноте: незачем терзать сердце глупой надеждой.
Она подняла глаза на Эрелайна. "Я обречена, - шептал ее взгляд. - Не жалейте меня, лорд".