"Вы уверены, что A'shes-tairy не встретят вас, обнажив клинки? Вам не стоит рисковать. Если вас не станет..."
"Сказители стоят над враждой, даже такой древней. Мы выше этого, как и наше предназначение. К тому же, - жестко добавил я, смотря на нее, но обращаясь ко всем, - у нас нет выбора".
...И Совет всколыхнулся ответом - одним на всех:
"Пусть будет так".
Пусть будет так...
- Мио, - окликнула меня Миринэ, все еще ждавшая ответа.
- Ты хочешь узнать, действительно ли я собираюсь отправиться на Жемчужные Берега? Если так, то вот ответ: да, собираюсь.
- Но ты...
- Я уверен, Миринэ.
Она замолчала, как-то горестно и рассеяно, только чтобы отвлечься, крутя в руках тонкий прутик.
- Все будет хорошо, - я тепло улыбнулся и потянулся к ее руке. - Я обещаю.
- Как сказитель? - Миринэ вскинула голову, заглядывая мне в глаза.
- Как обычный, ничем не примечательный aelvis, которым сейчас и являюсь, - рассмеялся я. И сказал уже серьезно, сжав ее ладонь. - Все в порядке.
- "В порядке"! - едко передразнила она, выдернув руку. - В порядке! Он отправляется к Сумеречным, к пробуждающимся драконам - и все в порядке! Это самоубийственно, Мио! Тем более что ты сам говорил мне, что ты не сказитель! Что, если они тебе не поверят? А ты даже не сможешь этого доказать!
- Но ты же признала во мне сказителя. Как и Совет. Почему с Сумеречным будет иначе? - и раздраженно добавил: - Они не дураки, Миринэ, и отлично знают, что ждет их, если они посмеют тронуть сказывающего Волю. А я... я мог ошибаться.
- Мне это не нравится, - с горечью сказала она. - Как не нравится, что ты пойдешь один. А ты пойдешь один, да?
- Именно. Незачем подвергать других риску, - резко ответил я.
- То есть ты признаешь, что риск есть?
- Риск есть всегда, - отрезал я. - И хватит на этом!
Shie-thany обхватила себя за плечи, поджала ноги и вся как будто съежилась, глядя в огонь.
- Миринэ, - позвал я. - Ну, не дуйся! Я не могу взять тебя с собой. И никого не могу. Я не прощу себе, если по моей вине что-нибудь случится!
- Иди к драконам! - огрызнулась она и тут же прикусила язык, поняв, что сказала.
- Обязательно, - улыбнулся я. - Ну, хватит! Смотри: кругом Беллетайн! А ты грустишь! Хочешь, потанцуем?
- Не надо! Я помню, как ты ужасно танцуешь!
- Ну, подумаешь, пару раз на ногу наступил и в фигурах запутался, - проворчал я. Говорила она, конечно, чистую правду, и ее возмущение я могу понять, но, дракон раздери, как же обидно! - Смысл-то не в этом!
- Ты был ужасным другом, - горько рассмеялась она.
- Зато собеседник хорошим, - нашелся я.
-О да! Хорошим. И отвратительным кавалером. "А сегодня на конференции леди Ллиан Шидари разгромила теорему Садарского!". "Ты слышала о модели Рин-Гвениэр?". "Только послушай, какую чушь мне сегодня доказывала Ильма!". "Театр? Какой театр? Прости, я совсем забыл! Сегодня конференция по симметричным построениям в пределах нестабильного поля, я выступаю с докладом. Придешь посмотреть? А театр... завтра сходим...". "Какая консерватория? Сегодня ведь ежегодное заседание Торлисского научного общества! В другой раз, хорошо?"
- Ну... какой-никакой толк от меня был, - смутился я, угадывая в голосе Миринэ собственные интонации. - Подарки, например. Выпечка по утрам... И цветы!
- Да. Цветы, - согласилась Миринэ саркастично. - Ирисы, на которые у меня аллергия!
- Да? - удивился я. И обиделся. - А почему ты не сказала?!
- Я не сказала? - развеселилась Shie-thany. - Я говорила! Трижды!
- Не помню такого... - пробормотал я.
- Конечно, не помнишь. Ты небось и не слушал! Думал о доказательстве теоремы какого-нибудь Беллири...
- У тебя действительно аллергия? - я расстроился. - Какая жалость! Ирисы всегда напоминали мне тебя. Такие же тонкие, нежные, прекрасные и синеокие...
Она выразительно промолчала. Я не нашел, что сказать в ответ.
Беллетайн кружил лесные поляны в вихре костров и пьянящих трав. Но это было так далеко... Совсем не про нас - и не для нас.
- Спой мне, - вдруг попросила Миринэ.
Руки вздрогнули, и тростинка выпала из пальцев.
Искры взметнулись из костра.
- Хуже, чем пою, я только играю. Ты же знаешь, - сказал я с укоризной. - Тем более, здесь не на чем.
- В самом деле? - улыбнулась Миринэ, лукаво сверкнув васильковыми глазами, и протянула мне изящную, светлую, отполированную до мягкого блеска гитару.
- Миринэ! - возмутился я полушутливо. - Прекрати.
- Спой мне, пожалуйста, - и взгляд, которому я никогда не мог отказать. - Спой что-нибудь... для меня.
Я принял гитару. Она казалась совсем легкой - как будто вовсе ничего не весела. Гриф лег в руки так точно, удобно, так правильно, словно выточенный для меня.
Что тебе спеть, прекрасная Shie-thany? О деве-птице из края снов и далеких северных грез?
Или о том, кто любил больше жизни, и готов был отдать все за нее? О любви, что дарила безудержное счастье - и сожгла сердце в огне?
Или о том, по чьему пути идут ночь и зима, оставляя изморозь на палых листьях и кромку льда на зеркалах лесных озер? О том, кто вечно один, всегда один, отдает всего себя без остатка тем, кто его ненавидит и уже плетет ложь?..
Или о...
Я ласково провел по струнам, уже зная, что буду петь.
То, что принес мне ветер.
Мягкий перебор, вздох струн, - и голос, чуть хрипловатый на первых словах; уже отвыкший от нот и песен.
...пальцы перебегают по грифу, и струны поют под ними - кажется, еще тогда, когда я только собираюсь их коснуться.
Я не смотрю ей в глаза. Незачем. Эта песня и так ее, вся, без остатка. Только ее.
Когда последний отголосок серебряных струн затих, и пьянящее волшебство музыки отпустило меня, тишина упала на нас, как расшитый жемчугом полог. Шепотки ночного леса затихли. Беллетайн - хмельной, игривый, одуряющий безумием весенней ночи - замер, не решаясь перебивать тогда и заговорить теперь. Fae больше не кружили хороводов под сенью древ, не плескались в темных, словно сотканных из ночи, водах. Шум и смех, заливистый, пьянящим сумасшедшей радостью и восторгом, затих. Как затихла и музыка, вся остальная. Больше не гремели танцы, не прыгали через костры сбросившие груз тревог и условностей Shie-thany... На Лес опустилась тишина и какое-то робкое, трогательное молчание.
Я уже тысячу раз проклял тот миг, когда согласился. О, об этом же только и можно мечтать: опозориться на весь Беллетайн!
В кронах раздалось какое-то подозрительное шуршание. Я пригляделся и выругался.
- И вы туда же! - зло воскликнул я, слишком раздосадованный и раздраженный, чтобы сдерживаться.
Цветочницы, поспешно подобрав пышные юбки, затрепетали крылышками и затерялись в листве, удирая от гнева сказителя.
Я был зол, обескуражен и смущен. Или, скорее, наоборот: смущен - и уже оттого зол и обескуражен. Гитара, которая еще недавно так нежно и ласково льнула к рукам, теперь жгла их воспоминанием. Я отложил ее - резко, небрежно, выплескивая раздражение. И тут же пожалел об этом, устыдившись, когда она глухо ударилась о поваленный ствол и тихо заплакала.
- Для меня, но не только мне, - тихо сказала Миринэ с какой-то необъяснимой, невыразимой горечью, которую я не мог понять ни в скупых словах, ни в темноте ее взгляда.
Она порывисто поднялась. Небрежно отряхнула штаны от соринок, налипших трав... Я вскочил следом, чуть не уронив гитару. Чудом подхватив ее, не глядя пристроил ее рядом и только сейчас обернулся к Миринэ. Она уже стояла на краю поляне, странно смотря на меня.
- Я провожу... - начал было я, но замолчал, осекшись.
- Не стоит, - отрезала она. Глаза - больше не сине-лазурные, ясные и прозрачные, а темные, мятущиеся, как сердце шторма.