Да, бессмысленно. Сейчас - бессмысленно. Но если она станет женой Эрелайна... больше Айори не сможет ей приказывать. И Иришь получит свободу.
"Свободу"!.. Какую свободу! Что за насмешка?!
Ногти скрежетнули по зеркалу, бессильно и отчаянно, и Иришь отдернула руку.
Даже если она не ошиблась в Эрелайне, и он действительно из тех, кто может дать ей свободу, какой от нее прок, когда тьма завладеет им без остатка?! Когда он сам станет тьмой?
И когда ночь, выплеснувшаяся ясным полднем, захлестнет Драконьи Когти, обрекая на забвение все, до чего сможет дотянуться?
Иришь отшатнулась от зеркала, рывком встав. Опрокинутый стул с грохотом упал на паркет. Чудом не запнувшись о его предательски выставленные ножки, она бросилась к окну, глотая злые и отчаянные слезы. Прочь отсюда, из опостылевшего будуара, в одно мгновение ставшего жесточайшей из темниц, где каждый вдох, каждый оброненный вскользь взгляд напоминал о Айори и свадьбе, об Эрелайне и его тьме.
Иришь вцепилась в подоконник. Пальцы отчаянно сжались, побелев. Дрожащей рукой (одной, боясь отнять вторую и лишиться опоры) она отщелкнула замок - и распахнула окно настежь. Ледяной ветер ворвался в комнату, беспорядочно разметав плохо закрепленные пряди, взметнув подол кружевного расшитого жемчугом платья, смахнув слезы с ресниц. О, как хочется улететь с ним - туда, в эту заоблачную высь и ослепительно лазурную даль! Уйти от всего, не распутав, а разрубив этот клубок чужих судеб! Кружить по долинам, перепрыгивая через ручьи, смеяться с ветром, упасть в вересковые объятья, в эту нежную лиловую дымку, что мягче любой постели... упасть - и вдыхать его сладковатый аромат...
Но ей томиться в далеких и пустых Драконьих Когтях. В замке, утопленном в крови бессмертных - Сумеречных и Зарерожденных. В первой и последней, единственной крепости, видевшей взлеты и падения aelvis. В первом и последнем рубеже... В колыбели предательства и благородства, высочайших стремлений и низких поступков...
"Томиться в замке чудовища... принцессе".
Какая злая ирония! Совсем как в старинных сказках и преданиях, все как она любит! Только когда принц и чудовище - один человек, чудовище победить некому. Вряд ли у сказки будет счастливый конец.
Слезы сбегали прозрачными икристыми дорожками, каплями падали на ладони, срывались, уносимые ветром. Иришь плакала, не позволяя себе сорваться в рыдания. И не плакала бы вовсе, если бы могла.
"Не будет", - горько повторила она и, закрыв глаза, обессиленно осела на пол.
Глава 6
Я взбежал по тонущему в зелени дикого сада крыльцу. Тихонько заскрипели половицы, прогибаясь под легкими шагом. И резко вздохнули, когда я на секунду сбился с него.
Возвращаться - или?..
Пальцы, почти коснувшиеся дверной ручки, замерли в нескольких дюймах от нее. Замерли - и сжались в кулак.
Я обернулся. Выложенная осколками искристых разноцветных камней дорожка, игриво виляющая то влево, то вправо, уводила вглубь сада и дальше, на мозаичные улицы нис-Эвелона. По изящным, по-кошачьи выгнувшим спины мостам, по старому парку, вниз по улице Старых Лип, до маленького домика со скрипучей калиткой, затерянного среди бушующей зелени сада...
Рука опустилась вниз. Я в нерешительности остановился.
Больше всего мне хотелось сбежать с крыльца и ступить на дорожку - не прежним нарочито спокойным, будто бы пытающимся скрыть волнение, шагом, а бегом. И оставив позади и кованые перила мостов, и тенистую прохладу парков, и ворчливо скрипнувшую калитку, не сказать - крикнуть, задыхаясь от бега и чувств, рвущихся из груди.
Крикнуть... но что? За тот час, что я проходил по прилегающим улочкам и скверам, я так и не смог решить. Как не смог решить сейчас.
Я тряхнул головой, отгоняя мысли, в которых окончательно запутался. И, потянув дверь на себя, не колебаясь, шагнул в дом.
- Собираетесь? - окликнул я тех, кого оставил здесь, мягко прикрыв за собой дверь.
Глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду. Привести в порядок растрепанные чувства это, конечно же, не помогло, но собраться - вполне. Светлое дерево, которыми были отделаны стены, казалось, излучало свет и тепло, и вязкая горечь сожаления, ощутимая как назойливый, навязчивый привкуса во рту, почти растаяла. Настроение понемногу улучшилось, и я, больше не давая себе задерживаться у порога, в несколько шагов пересек крошечную прихожую.
Сборы шли полным ходом. В и без того небольшой гостиной стало не протолкнуться. Плетеные креслица погребены под стопками со сменной одеждой и зачем-то развернутым шерстяным одеялом, на котором мы спали в одну из лесных ночевок. На столе, вперемешку с высыпанными мимо стоящей рядом вазы фруктами, лежали книги, а рядом с ними - баночки и пуховые подушечки, перепачканные в чем-то кремово-розовым. "Пудра, - не сразу сообразил я. - Пудра Камелии. Наверное, осталась со вчера".
- Доброе утро! - звонко воскликнула Камелия, одарив меня лучистым взглядом и такой же светлой улыбкой. Невольно улыбнувшись в ответ, я подумал, что утро, кажется, не так уж не задалось. Но следующей фразой она убедила меня в обратном: - А где вы были? Та милая девушка, которая помогала нам со сборами, сказала, что видела вас гуляющим на улице Старых Лип...
- Гулял, - излишне резко, в миг растеряв все благодушие, сказал я. - Что-то не так?
- Так, но... - робко начала Камелия, сбитая с толку такой реакцией на невинный, как ей казалось, вопрос.
- Тогда о чем разговор?
Девушка, совершенно ничего не понимая, замолчала. И молчание это было каким-то особенно грустным.
Я почувствовал легкий укол совести, но извиняться и не подумал: слишком был зол. Терпеть не могу, когда посторонние лезут в мои дела. Особенно если дела эти не ладятся.
Это настолько не вязалось с моим обычным поведением, что даже Нэльве отвлекся от копошения в сумках - кажется, тех самых, прихваченных при побеге из Торлисса - и поднял на меня заинтригованный взгляд.
- Что это с тобой?
Я проигнорировал его и, пройдя в гостиную, присоединился к сборам.
Совет посчитал своим долгом посодействовать нам в сборах. И, как я видел сейчас, выполнил данное вчера обещание. Правда, помимо фруктов, сыра и свежевыпеченного хлеба нам зачем-то принесли и два комплекта одежды. Мужской.
Эдак мне тонко намекнули, что сейчас я в редком рванье? Нет, конечно, в некотором смысле так и есть, но...
- С утра и уже не в духе, - фыркнул Отрекшийся. И задумчиво протянул, глядя в распахнутое в весну окно: - Видимо, прогулка не задалась...
Мне ужасно захотелось сгрести эту самую одежду и швырнуть ее в Нэльвё, но я сдержался. Перебрав стопку и убедившись, что предназначена она именно мне, я подхватил штаны и рубашку, отложив пока сюртук в сторону, и отправился в спальню переодеваться.
Вернулся я остывший и устыдившийся собственной вспышки: как всегда, слишком запоздало, чтобы что-то изменить. Старая одежда, чего только не претерпевшая за наше короткое путешествие, выглядела так плачевно и жалко, что я даже складывать ее не стал: скомкал. И, не найдя, куда ее забросить, не нашел ничего лучше чем примостить старую одежду на край стола.
Камелия, оглянувшаяся на скрип дверей, не сдержала удивления:
- Ой! А так вам лучше!
"Так" - это как? - так и подмывало спросить меня. - Не в обносках?"
Я сжалился и смолчал, хотя вопрос был закономерен: что сейчас, что прежде я ходил в совершенно обычных штанах и обычной рубашке. Всей разницы - качество ткани и пошива. И сидит, наконец-то, по размеру, а не как придется.
Нэльвё, все еще занятый разбором впопыхах забранных из дома вещей, покосился на меня через плечо и многозначительно хмыкнул. Я, пользуясь тем, что Камелия на что-то отвлеклась и не смотрит в нашу сторону, украдкой показал ему кулак - и заработал еще один смешок, не менее обидный.