Выражение лица моей матери ясно давало понять, что она не одобряет, но я знала, что она не будет выяснять отношения здесь, не когда тут так много важных людей вокруг. Она вела себя скованно, будто ее смертельно оскорбили.
— Извините, у меня есть дела, которые требуют моего внимания. Я только что поняла, что забыла добавить кое-какую картину к тем, что я жертвую.
Когда она ушла, Девон усмехнулся.
— Все прошло хорошо.
Я смотрела, как уходит моя мама, и что-то грызло меня, но я никак не могла уловить что именно. Казалось, она специально сказала, что должна пожертвовать что-то еще. Что-то было не так.
— У меня плохие ощущения на этот счет, — сказала я. Я поспешила за ней, не дожидаясь, чтобы увидеть, последовал ли за мной Девон. Неприятное ощущение внизу живота усилилось, когда я увидела, что моя мама разговаривает с кем-то, кто, как я полагала, отвечал за экспонаты аукционов.
— Я все-таки решила пожертвовать эту тоже. — Она жестом указала на картину на стене, на которой была надпись «Не продается».
Одного взгляда было достаточно, чтобы подтвердить то, что я уже знала. На картине на стене была изображена безмятежная сельская местность. Это была красивая картина, выполненная четкими широкими мазками. Художник нарисовал ее так, что картинка выглядела не просто пейзажем, который он увидел на обочине дороги, остановился и нарисовал. В этой картине было что-то более глубокое, что-то, что заставляло меня задуматься о скрытой истории. Ребенком я часами смотрела на эту картину, когда меня заставляли посещать вечеринки моей матери. Из всего прекрасного, что у нас было, это было единственным, что я по-настоящему любила.
— Ты не можешь пожертвовать ее! — Я подошла к матери, игнорируя незнакомца, который смотрел на меня. — Она моя.
— Я так не думаю. — Тон моей матери был мягким.
— Бабушка подарила ее мне. Она хотела, чтобы она была у меня после ее смерти. — Мой голос дрожал, и я не могла это прекратить. Как она могла делать это? Она знала, как много эта картина значила для меня.
Улыбка, которой она одарила меня, была блеклой и говорила мне, что она точно знала, что делает.
— Ты знаешь точно так же хорошо, как и я, что в завещании моей матери не было ни слова об этом. Это ценная вещь, которая принесет сотни тысяч или даже больше на благотворительность. Как я могла не предложить такое щедрое пожертвование?
Мужчина переводил взгляд с моей мамы на меня, будто не был до конца уверен, что ему нужно делать.
— Ты прекрасно знаешь, что бабушка сказала мне, что эта картина моя. Я много раз говорила тебе все эти годы, что хочу ее забрать, но ты всегда находила отговорки, чтобы оставить ее себе. — Мои ногти впились в ладони. — Подумать только, я на самом деле думала, что это было потому, что ты знала, какой особенной была эта картина для бабушки, и поэтому хотела сохранить ее. Я никогда не думала, что ты сделаешь подобное просто назло мне.
— Ты закончила со своей маленькой истерикой? — спросила она. — Потому что, если у тебя нет никакого подтверждения в письменном виде, моя дорогая, ты ничего не можешь сделать. — Она повернулась ко мне спиной и попросила у мужчины бланки для заполнения о пожертвовании.
Я уставилась на нее, не в силах поверить в то, что только что случилось. Моя мать всегда была резкой и не одобряла ничего, но это была просто намеренная жестокость.
Рука скользнула на мою талию, и мне не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кому она принадлежала. Передо мной возникла другая рука с бокалом вина. Я взяла его и осушила сразу на половину. Это было хорошее, дорогое вино, но на вкус оно показалось мне кисловатым.
— Давай, — сказал он мягко. — Пойдем найдем места.
Когда он повел меня в ту часть зала, где проходил аукцион, я сморгнула слезы, жгущие мои глаза. Я не была уверена, были ли они от обиды или гнева, но мне не хотелось пытаться это выяснить. Все то счастье, которое я чувствовала рядом с Девоном, исчезло. Я просто хотела уйти, оказаться так далеко от нее, как это возможно, но знала, что не сделаю этого. Я выдержу это, потому что не собираюсь позволить ей увидеть, как сильно она меня ранила.
— Как много ты услышал? — спросила я, когда мы с Девоном заняли места где-то в середине зала.
— Достаточно, — сказал он.
Я вздохнула, а затем осушила свой бокал. Мне нужно было снять напряжение.
— Давай я принесу тебе еще, — сказал Девон даже без моей просьбы.
Я кивнула и закрыла глаза, когда он ушел. Я искала внутри себя силу и упрямство, которые помогли мне окончить Колумбийский университет и самостоятельно переехать в Нью-Йорк, те черты характера, которые сделали меня одним из самых многообещающих адвокатов в городе. Это были те две вещи, к которым я обращалась, принимая решение переехать в Лос-Анджелес, а также то, что удерживало меня здесь, когда все, чего я на самом деле хотела, было возвращение назад. Они были нужны мне сейчас.