Обескураженный таким ответом, Дмитрий Павлович хмыкнул. Больше они к этому разговору не возвращались.
Подполковника занимали другие заботы.
«Хороши царевы слуги! Их благородия,— шептал в закутке под лестницей Тихон, заливая обиду тошнючим самогоном.— Им что животину порешить, что человека. Злодеи, картежники, пьяницы>>.
И в сознании старого, раздавленного чужой волей человека зародилась мысль: страшная и липкая, как смола,— убить их благородие штабс-капитана Рочева. Появилась и другая мысль, как жить дальше? Раньше Тихону все было просто и ясно. За него решал хозяин. За ослушание наказывал, за преданность награждал. В последние годы Фрол Кузьмич характером помягчал, и для Тихона наступили привольные денечки.
А что он без хозяина? Лист, сбитый ветром. Ремеслу не обучен. С малолетства попал в угрюмовский дом. Хозяйскому сыну Фролке ранец таскал в реальное училище, следил, чтобы мальчишки его не обижали. Будто вчера это было. А теперь приходится прислуживать бандитам с большой дороги.
Тихон догадывался, что просто так офицеры оружием не запасаются.
На следующий вечер после приезда подполковника пожаловали гости.
Они подходили к дому крадучись, по одному. Мясник Подворов, бывший чиновник городской управы Крутин, еще кто-то неизвестный Тихону чинно рассаживались на стульях в парадном зале, где присутствовали господа-офицеры, во главе с Дмитрием Павловичем. Дверь была неплотно прикрыта, и Тихон из своего закутка все слышал.
— Господа! Время наших унижений и обид истекает. Скоро начнем рассчитываться. А мы люди порядочные и в должниках ходить не привыкли,— говорил подполковник,— Наши друзья уведомили меня, что одновременно начнутся восстания в губернском городе и в ряде других мест Урала и Сибири. Центр подпольных групп заручился поддержкой генерала Войцеховского из чехословацкого корпуса.
— Как поступим с пленными большевистскими главарями? спросил Крутин.— Я предлагаю назначить судей из представителей тех сословий, кого советская власть лишила исконных привилегий.
— Бросьте свои дурацкие якобинские штучки,— вспылил Рочев.— Кто будет возиться с этой сволочью. На месте убивать.
— Точно-с так, господин офицер, истинная святая правда, — вмешался Подворов.— На куски их полосовать. Особливо «хромоногого комиссара» Ваньку Изотова и Гришку Куропятова своими руками причащать буду. И детишек их вывести в расход, чтобы зараза эта больше не плодилась на земле.
«Детишек невинных почто губить»,— чуть было не выкрикнул Тихон.
Он покинул закуток и столкнулся с Филькой.
— Батя, глянь, его высокоблагородие ливольверт дали,— радостно объявил Филька, размахивая вороненым наганом перед носом отца.
Дмитрий Павлович назначил Фильку своим ординарцем, и тот чистил ему сапоги и выполнял различные поручения.
— Я из него ворону завалил,— хвастался Филька.
— Сегодня ворону жизни лишил, а завтра в людей начнешь пулять, сукин сын,— рассердился Тихон.
— Ежели Дмитрий Павлович прикажет, и пульну,— с вызовом ответил Филька.— Так то же большевики. Чего их жалеть. Дмитрий Павлович поклялся их извести. А меня за старание они обещались на офицера выучить. Да, батя, я заговоренную спрятал за картину.
— Тебе-то она, дурню, на кой ляд сдалась,— возмутился Тихон,— в казаков-разбойников играть поди уж вырос?
— Дмитрий Павлович о ней ничего не знает,— хитро зажмурился Филька.— А я не промах. За просто так своего не уступлю.
Тихон вздохнул и поплелся в свою комнату.
Ночью он думал о жене, с которой прожил всего полтора года. Она умерла при родах, оставив ему сына.
Вырос Филька непутевым, нечистым на руку. А все ж родной.
Промаявшись без сна до рассвета, Тихон решился.
Утром, предупредив хозяина, что пойдет прикупить свечей, Тихон отправился к дому Куропятова.
А через некоторое время сын Григория, семилетний Колька, во весь дух летел к отцу в ЧК.
Обратно домой, к великой радости Кольки, его привезли на хрипатом драндулете, который шофер, веселый дядька в кожаной фуражке, назвал «фордиком».
— О дедушке, что нас с дядей Ваней дожидается, помалкивай, — шепнул сыну Григорий Куропятов.
— Ладно,— согласился Колька, неохотно вылез из «фордика» и гордо прошелся перед соседскими мальчишками, собравшимися около машины.
Чекисты проследовали в дом.
— Здравствуй, Тихон Никифорович,— шагнул Иван к старику, протянув ему руку.
Тихон растерялся.
«Должно, комиссар навроде его высокоблагородия считается»,— мучительно соображал он.