К сожалению, действие анестезии заканчивалось и стали возвращаться чувства. Первым стала обида, порой закипавшая и превращавшаяся в почти ненависть. От нее Бэй гнал мотоцикл по дорогам, не останавливаясь, не разбирая названий пролетавших мимо поселков и деревень. Но чем дальше он ехал, тем меньше оставалось обиды, и она уступала место тоске. Оказалось, что память есть не только у глаз и ушей, но у рук, губ, языка, кожи.
Все его тело и органы чувств требовали прикосновений, аромата олеандра, горячего шепота, нежности изящных рук, жара необузданного желания. Настало время уезжать от тоски. Потом стали появляться сомнения. Беспокойные мысли, что Бэй упустил что-то, поспешил с выводами. Решениями. Что он совершил ошибку. И тогда прятаться от неприятия и к обществу, и к самому себе стало совсем трудно. Поэтому все меньше оставалось от баловня Судьбы из клана Вальдштейнов, появлялся обросший, хмурый Тван.
Проезжая по центральным улицам небольших городков, он ловил в витринах и витражных окнах отражение незнакомца и ухмылялся, думая, узнали бы его при случайной встрече родственники или друзья? С хвостом, серьгой в ухе, короткой бородой и усами, скрывавшими пол-лица и темной загоревшей кожей, на которой еще сильнее выделялись глаза.
В смысле привлекательности Кобейн ничего не потерял, даже, похоже, приобрел, потому что, и прежде не обделенный женским вниманием, он никогда еще не чувствовал его настолько сильно. Образ бандита или романтика дорог пользовался популярностью среди женщин. Кобейна преследовали, звали взглядами, улыбками, осторожными или откровенными призывами. Еще никогда не было так легко пуститься во все тяжкие. Бэй даже подумывал, может ли это принести обезболивающий или терапевтический эффект, но каждый раз останавливался. Даже не на полпути, а раньше, когда понимал, что случайная избранница обладала серыми глазами и светлыми волосами или была похожа на темношерстного лося. Очнувшийся Кобейн спешил покинуть город, деревню, группу случайных знакомых и раствориться в дороге, изучая бессловесный язык мироздания.
Он преуспел в новом знании, потому что был уверен, что его органы чувств становятся более чуткими, раздвигая границы восприятия. Богаче становилась палитра звуков и цвета, Бэй начинал не просто лучше видеть и слышать, но и чувствовать мир вокруг. Его физическая форма улучшилась настолько, что впору было признать себя суперменом. Кроме того, обострилась интуиция, словно он получил возможность заглядывать в недалекое будущее и предвидеть развитие некоторых ситуаций. Такие моменты помогли пару раз избежать опасности разоблачения или нежелательного интереса со стороны властей.
В то время как женское внимание усилилось, мужское становилось более сдержанным, словно Кобейн источал феромоны опасности и заставлял случайных встречных относиться к себе с настороженностью и уважением.
Иногда Бэй напоминал сам себе Цепного Пса, только шире в плечах, с темными волосами, но с таким же отсутствием сомнений во взгляде.
В своем бесцельном путешествии он не искал общения, наоборот, избегал длительных контактов с другими людьми, пересекался, чтобы, коснувшись, тут же расстаться и забыть — и имена, и лица.
Но один случайный встречный все-таки вошел в его судьбу так, словно имел на это право, избрав для этого символичное место — на парковке недалеко от дорожного кафе.
Был поздний вечер и заправка опустела. Четыре длинных фургона застыли вдалеке для ночевки, и похоже было, что уставшие водители уже нашли свои кровати. Только на стоянке для мотоциклов собралась небольшая компания байкеров. Оставив старенькую Хонду на другой стороне от кафе, Бэй взял себе порцию салата и картофеля фри и ел свой скромный ужин на улице, в углу террасы. Разбитая лампочка позволила ночи заползти на веранду и скрыть единственного посетителя в тени.
Скрипя тормозами и нарушая тишину заунывной музыкой, лившейся из опущенных окон, на стоянку заехал старенький побитый форд. Вскоре мимо Бэя прошел высокий худой мужчина неопределенного возраста с длинными распущенными волосами, в мешковатой одежде и увешенный разноцветными цепочками, нитями, кулонами. За спиной этого хиппи или последователя всех восточных философий сразу темнел бесформенный мешок. Через несколько минут длинноволосый вышел обратно, мурлыкая себе под нос незатейливый мотив и сжимая в руках булку с сосиской.