— Понимаешь, что-то было не так с этим победителем. Не должен он был обогнать меня. Никто не знает трассы лучше, чем я, и разница в несколько секунд — это слишком много. Нереально много.
Рич плевал слюной от возмущения и доказывал Бэю, что победа соперника была нечестной.
— Я докопаюсь до его секретов, вот увидишь. Уже запустил в сети поиск любительских видео и записей на телефон.
— И что за хитрость он мог бы придумать?
— Двойника! — убедительно зашептал Рич, его тон, достойный шпионских романов, был данью частному детективу или количеству выпитого спиртного. — На старте и у финиша были два разных человека.
Бэй усмехнулся, не скрывая сомнений, и даже не удержался, чтобы не сказать:
— Детективы бы тебе писать, Ричард Кристи.
— И напишу, организатору гонки. И на возбуждение уголовного дела в мошенничестве.
На том родственники и расстались, но когда утром Бэй получил записку, что Рич ждет его у себя в номере, то сразу догадался, о чем пойдет речь.
Копаясь в файлах и настройках, Ричард повторял информацию о гонках.
Люк Вератти, который их устраивал, сидел в коляске, как и Кардинал. Рич называл итальянца «богатым уродом» за отвратительный характер и манеру вести дела. Вератти вырос в горах в Северной Италии, и трасса, использовавшаяся для гонок, была разработана им самим: узкая, вьющаяся среди леса, с резкими поворотами и перепадами углов наклона. Люк проезжал ее по несколько раз в год, устанавливая персональные рекорды, до тех пор пока, уже будучи удачливым бизнесменом, не сломал на ней себе позвоночник. Так что инвалидное кресло и парализация нижних конечностей стали результатом адреналиновой зависимости и одного неудачного спуска. Но вместо уныния или депрессии увечье Вератти удесятерило его деловую хватку и уничтожило и так небольшие запасы человечности, так что в следующие десять лет после аварии Люк настолько преуспел на рынке временного труда, что мог позволить себе сумасшедшие капризы. Например, устраивать раз в год любительские гонки по трассе, на которой и получил свое увечье, присвоив ей название — Адская лента — и назначив высокий денежный приз победителю. Участники не могли быть профессиональными горнолыжниками и подписывали отказ от претензий при любом исходе. Так что люди, получившие в результате гонки увечья, должны были гарантировать искреннюю улыбку из инвалидного кресла. Сам Вератти наслаждался атмосферой поединка в окружении полногрудых красавиц из крытой беседки, выраставшей на несколько дней недалеко от финиша.
— Теперь посмотрим, — проговорил Рич, показывая на экран компьютера. — Поможешь мне резать файлы и составить из них маленький ролик?
Через полчаса из десятка видео-файлов получился небольшой клип на восемь секунд, на котором было видно начало гонки и тот момент, когда победитель пересекает финишную черту. А еще — когда идет на пьедестал, застывая рядом с Ричем, берет вознаграждение и направляется в толпу, чтобы бесследно исчезнуть.
Бэй прокрутил скудные записи старта несколько раз, останавливая изображение, чтобы рассмотреть победителя. Тот был высок, но не слишком широк в плечах, наверное, мог даже показаться худым, но в каждом шаге, повороте головы, движении плеч чувствовалась сила и выдержка, как у легкоатлетов или поклонников марафонов.
— И почему ты к нему прицепился? — недоумевал Бэй. — Кроме того, что лицо и руки этого победителя остаются все время скрытыми, я ничего подозрительного не вижу.
— Ну, во-первых, если посмотреть на время его спуска, то парню олимпийские рекорды нужно бить, а не в любительских гонках подрабатывать. Его скорость равна рекорду мира прошлого года, и то если учесть, что чемпион спускался по специально подготовленному спуску, а этот петлял среди леса. То есть, если нет ошибки в измерительных приборах, скорость его была нереальной. Второе, разве то, что он не показывал свое лицо, не наталкивает на подозрения? Иначе как подменой я его результат объяснить не могу.
— Вынужден тебя огорчить, — сказал Кобейн, потирая уставшие от напряженного разглядывания экрана глаза, — стартовал и финишировал один и тот же человек.
— Да как ты можешь быть в этом уверен! — взорвался Рич. — Это просто невозможно, понимаешь?! Не-воз-мож-но.