«Напрасно называете себя чернорабочим тружеником (в Ваших первых письмах), скажите мне, какая работа не черная, пока не дойдет до результата? Не говоря уже о стихах, которые с чрезвычайными помарками не дешево достаются самым гениальным писателям; самые бриллианты, служащие украшением красавицам, не терпящим ни одного атома грязи ни на своей персоне, ни в своем будуаре, проходят самые грязные манипуляции, пока достигнут настоящего блеска и вида. Но стихи читает молодость, бриллианты ценятся только женщинами, цельное же и полезное остается в потомство векам. Так и Ваша книга, результат 27-летних трудов, есть монумент несокрушимый. Конечно, это не блестящий роман или поэма, но Геродот, Плиний и Страбон также не писали стихов, однако их читают и будут читать с набожностью, а что такое был их труд? Компиляция виденного и слышанного — не более, они не имели понятия о тех трудах, какие подъемлются нынешными чернорабочими тружениками для описания земли и моря. Определить полжизни, с потерею здоровья, на пользу человечества и науки — есть заслуга невознаградимая. Только уважение умной части человеческого рода и собственная совесть могут оценить и оплатить этот долг! Верьте мне, что я не только с благодарностью, но и с благоговением принял Ваш подарок».[325]
Каждое письмо друзей, как правило, занимает около десятка страниц большого формата. Это целые повествования о жизни, о флоте, общих друзьях, новостях науки, переплетающиеся с воспоминаниями далекой юности. Рейнеке подробно рассказывает о своих исследованиях в Белом море и на Балтике. Бестужев со своей стороны рассказывает о распорядке своей жизни, о работе над «часами без компенсации», так необходимыми исследователям моря, которые делают свои наблюдения с мельчайшими подробностями и большой точностью. Его интересуют научные проблемы изучения Севера России. Рейнеке живо откликается на его вопросы и предложения.
Так, 23 марта 1854 г. Рейнеке пишет из Севастополя Николаю Бестужеву:
«Только что успел я ответить Вам (22 янв.) на письмо Ваше, писанное 29 марта 18–53 (!!), мною полученное здесь в декабре, как обрадовало меня (24 февраля) опять письмо Ваше от 16 ноября 1853 г. Обрадовало, говорю это от души, а не из пустяковой вежливости. Здесь хотя и много народу, но я все-таки в одиночестве; нет друзей — собеседников, с которыми привык делить время в дружеских беседах. К светским пирам и рассчитанным для приличия только посещениям я не привык, а единственный мой здесь друг Павел Нахимов упорно сидит на своем корабле, я не могу быть у него часто, потому что боюсь помешать всегдашним служебным его занятиям…
Обращусь к вопросам Вашим, на которые спешу отвечать, хотя и не совсем скоро и, к сожалению, не удовлетворительно… потому, что не имею здесь дневников моих. Но постараюсь припомнить, что смогу, по предмету Вашего вопроса о наблюдении северных или полярных сияний. В отчетах моих занятий по Лапландии и Белому морю в Записках Гидрографического депо (часть V, стр. 70) показаны все замеченные мною явления сияний и падающих звезд. Сознаюсь, что эти показания недовольно подробны; но при большей их части указаны крайние румбы концов сияний. Из этого вижу, что средний румб, как в Лапландии, так и в Белом море, большею частью выходит север-северо-западный или северный по компасу. Следовательно, согласно Вашим предположениям, которые совершенно разделяю с Вами и много благодарен за указания на это. Конечно, мне уже едва ли придется наблюдать эти явления; однако постараюсь передать Вашу заметку молодым наблюдателям и внести ее в наставления, которые по этому предмету даются для наблюдателей погоды в наших портах. Надо бы сообщить и в Географическое общество, чтобы внести в Инструкцию экспедиции, предназначаемой для исследования Сибири и Камчатки.
Вы спрашиваете о положении Южного магнитного полюса? Не припомню теперь точной широты и долготы его, но кажется Росс (младший) открыл его на Земле Виктории, на меридиане Вандименовой Земли, в широте около 75° или 76°. Узлов или признаков другого Южного полюса (как на Севере около Колымы), кажется, в южном полушарии нет, по крайней мере, я нигде не находил намеков на это…».[326]
Николай и Михаил Бестужевы живо интересуются исследованиями полярных стран, о чем свидетельствует их переписка с Рейнеке. К сожалению, большинство писем неизвестно, а может быть, утрачено навсегда.
В бумагах Николая Бестужева сохранились лишь отрывочные черновые заметки, посвященные полярным сияниям и новым успехам физических наук.[327]