— Люблю тебя, — прошептал Дейтерий, отстраняясь.
— И я тебя, — с улыбкой ответила Сирокко.
Она ловко вывернулась из объятий и подошла к столу, на котором лежал хопеш. Солнце бросало на него яркие блики, которые позволяли лучше рассмотреть вырезанные на клинке руны. Таинственные символы, которые Сирокко никогда раньше не встречала, не несли в себе даже искры энергии — это было странно. Обычно весь декор, нанесённый на предметы, был способен оказывать магическое воздействие на людей или природу.
Вздохнув, Сирокко взяла лежавшие на стуле вещи и быстро расправила их. Ещё с вечера она приготовила боевую одежду, чтобы утром не искать её; спала она в плотной льняной рубашке и штанах, которые по мере возможности облегали тело и надевались под броню. Поэтому, быстро натянув легкие кожаные доспехи, она быстрыми движениями расчесала волосы костяным гребнем. Зубцы скользнули по волосам — настолько длинным, что почти доставали до пояса. Казалось, что за эти четыре года она утратила очень важную часть души, которая когда-то так много значила для неё. Сирокко уже не знала, были ли она свободна или всегда от чего-то зависела; прежние ориентиры утратили для неё значение. Ещё совсем недавно всё было так просто, так понятно… Она, боясь передумать, схватила со стола блестящий хопеш и резким движением отрезала волосы.
Теперь они, как и прежде, криво ложились на плечи. Но казалось, что с тяжелой золотистой копной на бревенчатый пол комнаты упали все печали и тревоги, которые неотступно следовали за Сирокко все эти годы. Цикута, Хамсин, Эблис — все они остались позади, на пыльных дорогах жизни. Как Апатит, Эвклаз и Нимфея. Как и Валлаго, который теперь будет неотступно следовать за Сирокко в снах. Но для неё это не имело значения; она — ветер, воплощение свободы. Она не остановится. Не испугается. Быстро вздохнув, Сирокко встряхнула волосы и откинула отрезанные локоны в угол.
Дейтерий молча наблюдал за действиями подруги, знал, что лучше ее не беспокоить. Не желая больше задерживаться, Сирокко на ходу привязала хопеш к широкому поясу и решительно двинулась в сторону выхода.
Вскоре уютная комната осталась позади, и Дейтерий шёл следом, не говоря ни слова. Он вновь оказался в неприятном ему обществе, поэтому все свои чувства закрыл на замок и оставил в темноте души. Коридор резко завернул направо, упираясь в зал совещаний.
Сирокко ногой распахнула высокие двустворчатые двери и зашла в зал с гордо поднятой головой.
Вокруг большого овального стола уже стояло почти полсотни человек, которые громко переговаривались. Гам десятков голосов немного утих, когда Сирокко подбежала к замершему возле карты Бригона Дореми.
— Спасибо, что вовремя меня разбудили, — процедила она, гневно глядя на него.
— Не желаю знать, чем ты занималась ночью, — отрезал тот. — Меня это…
— Напрямую касается, — перебив собеседника, Сирокко подошла к нему почти вплотную. — Один мой знакомый сообщил мне об истинных целях этого мятежа.
Брови Дореми поползли вверх, однако в следующую секунду он совладал со своими эмоциями и удовлетворенно кивнул.
— И какие же они? — спросил он.
— Хочешь взять Врата штурмом? Пойти против Вечных? Сколько людей ты собираешься принести в жертву своим амбициям? — со злостью выпалила Сирокко. — Чего ты добиваешься?
Видя, что спорить и отпираться бесполезно, Дореми устало вздохнул. Он окинул взглядом короткий кожаный жилет, защищавший грудь и живот Сирокко, и покачал головой.
— Этих доспехов будет недостаточно. Но я не лгал, когда говорил о цели мятежа. Династия не даёт людям возможности выбирать, и я хочу исправить это. Вокруг много талантливых людей, но им приходится гнуться по гнетом королевской власти.
— Если они гнутся, значит, не настолько талантливы, — прошипела Сирокко. — Не прикрывайся альтруизмом, если делаешь это для себя.
Присутствующие в зале окончательно перестали шептаться, и в воздухе повисло тяжелое молчание. Все ждали ответа предводителя, но его не последовало. Дореми молчал, задумчиво глядя на Сирокко — казалось, он смотрел ей прямо в душу, пытаясь найти там ответы.
— Мало кто знает, что истинная власть в мире заключена в руках Господина Всего Сущего — бессметной души, которая способна менять мироздание. Многоликий — лишь один из его слуг, не более, — наконец, заговорил Дореми. — Господин Всего Сущего создал для людей проклятия, но очень редко рождаются дети с истинными дарами. И он решил просто не позволять этим детям войти в Сферу Стихий. Я попробовал изменить это, объяснить свои чувства, но безрезультатно; как видите, я вновь здесь, всеми забыт и унижен. Но совесть чиста; какие бы оскорбления для меня не искали в Сфере Стихий, я остаюсь тем, кто я есть. Меня всерьёз не воспринимает даже наш идиот Король, который и без того развалил всю Церейру.
Сирокко уже слышала это от Араана ночью, но в другом ключе. Он говорил, что Дореми захотел власти и возомнил себя равным Вечным, но сейчас Дореми уверял её в обратном. Кому верить, Сирокко не знала. Но сейчас ей придётся выбирать, присоединиться к революции или нет — от этого зависело ее будущее. Было ясно одно: Дореми шёл против воли могущественных Вечных. Этого было достаточно, чтобы в ужасе убежать из его лагеря, но Сирокко вспомнила слова Араана об Избранных. Если бы Вечные хотели уничтожить революцию, они бы сделали это.
— В этой войне я буду на твоей стороне, Дореми, — сказала Сирокко, поворачиваясь лицом к столу.
Глава 41
Солнце окрашивало блестящие белые камни стены в алый цвет. Сравнительно небольшое войско мятежников заполонило улицы и площади вокруг Королевского дворца, взяв его в осаду. Тишина, повисшая над городом, была хуже даже самого страшного звука — было в ней что-то тяжёлое, словно сама смерть приняла участие в битве.
Гвардейцы закрыли мощные металлические ворота, отрезая путь наступления, но Дореми это не волновало. Он стоял в последних рядах и оценивающе смотрел на монументальное сооружение. Его многочисленные башни, окружённые мощной десятиметровой стеной, терялись в алеющем небе. Сирокко не могла не восхищаться величием дворца — хотя он был расположен в глубине сада, почти скрыт исполинскими деревьями и стеной, все равно его фасад и острые шпили заставляли сердце трепетать.
— Не будешь петь? — удивленно спросила она у Дореми. Её легкие одежды развевались под горячим ветром, кружившим вокруг подруги.
— Это бессмысленно, — усмехнулся мятежник, переводя на неё взгляд своих серо-голубых глаз. — Они спрятались в подвале, чтобы наверняка меня не услышать. Дадим им ещё немного времени…
Сирокко удивленно подняла брови, но ничего не сказала. Она повернулась к Дейтерию, который задумчиво смотрел перед собой. Об был одет в костюм для тренировочного боя, на который сверху надел тонкие стальные доспехи. Длинный мех накидки пойманной бабочкой трепыхался на пронизывающем ветру, который обходил стороной Сирокко.
— Начинайте бомбить стены, — ровным голосом сообщил Дореми Сигу — своему помощнику и лучшему тренеру, который готовил будущих воинов. Сирокко бросила на него быстрый взгляд, словно хотела посмотреть на реакцию. Но тот лишь коротко кивнул и исчез в рядах солдат.
Радостное предчувствие охватило Сирокко, и ей было все труднее устоять на месте. Мысли о предстоящих жертвах отошли на второй план, и теперь кипящая от адреналина кровь жаждала действия. Дореми действительно оказался гением — он выбирал лучших из лучших и лишь слегка разбавил их ряды обычными людьми. Несмотря на небольшую численность войска — всего около десяти тысяч человек — каждый воин здесь стоил двадцати гвардейцев. Поэтому на его маленькую революцию поначалу не обращали внимания: король счёл это обычным волнением, которое можно быстро уничтожить. Как же он ошибался…
В передних рядах возникло движение, которое вскоре перекатилось — воины встали на свои позиции, по двое на огромную пушку. Она стреляла разрывающимися бомбами, которые должны были раскрошить монументальную стену. Сирокко внимательно следила за крошечными фигурками, которое суетились, бегали, кричали… Которые скоро будут умирать, а их предводитель так и останется стоять, не шелохнувшись, в двухстах метрах от стены. Но в войне не выиграть без жертв, верно? А эти люди знали, на что шли.