— Он — писатель, — объяснила Китти. — Он хочет узнать, как ты сумела покинуть Турцию. Расскажи ему о наших богатствах, резне и... ну... обо всем.
— Как его зовут?
— Ивен Таннер.
— Таннер? Он американец?
Ответил я на армянском.
— Сам я не армянин, миссис Базерян, но с давних пор считаю себя другом армянского народа и всячески содействую его героической борьбе за освобождение.
Глаза бабушки полыхнули огнем.
— Он говорит по-армянски! — воскликнула она. — Катин, он говорит по-армянски!
— Я знала, что ты ей понравишься, — шепнула мне Китти.
— Катин, свари кофе. А мы с мистером Таннером поговорим. Где вы научились говорить по-армянски, мистер Таннер? Моя Катин не знает родного языка. Ее мать говорит на нем с большим трудом. Катин, свари настоящий кофе. Не приноси нам ту пудру, что заливают водой. Мистер Таннер, вам нравится кофе по-армянски? Если в нем не стоит ложечка, значит, кофе недостаточно крепкий. У нас есть поговорка, знаете ли, что кофе должен быть «горячий, как ад, черный, как грех, и сладкий, как любовь». Но почему я говорю с вами на английском? Английский я услышу и по телевизору. Катин, не стой столбом. Иди на кухню, свари кофе. Присаживайтесь, мистер Таннер. Так что мне вам рассказать?
Я провел с бабушкой не один час. Она говорила на диалекте турецких армян, я же выучил язык, на котором говорили в Армянской ССР. Поначалу я понимал ее с трудом, но достаточно быстро разобрался с особенностями диалекта и потом понимал каждое слово. Она то и дело посылала Китти на кухню за кофе, а однажды отправила в булочную, расположенную в соседнем квартале, за пахлавой. Она извинилась за качество пахлавы. Булочник — сириец, сказала она, а сирийская пахлава не такая нежная, как армянская. Но деваться некуда, потому что армянской булочной поблизости нет. Однако и сирийская пахлава таяла во рту, а кофе Китти варила отменный.
История, рассказанная старушкой, тянула на хороший роман. Случилось это в 1922 году. Она еще ходила в девушках, но многие уже засматривались на нее и хотели взять ее в жены. «А мой отец был самым богатым человеком в Балыкезире...»
Балыкезир, город в ста милях к северу от Смирны, административный центр одноименной провинции. Она жила там с матерью и отцом, дедом со стороны отца, двумя братьями, сестрой и многочисленными дядюшками, тетушками и кузенами. Дом их по праву считался одним из лучших в Балыкезире, а ее отец возглавлял армянское землячество. Дом стоял неподалеку от железнодорожного вокзала, на высоком холме, с которого открывался прекрасный вид. Огромный дом, с высокими колоннами и бетонной дорожкой, ведущей вниз, к улице. Ни у одной из пятисот армянских семей Балыкезира не было такого красивого дома.
— Греки воевали с турками, — продолжала она. — Разумеется, мы сочувствовали грекам, мой отец собирал деньги для греков и знал многих их лидеров. В Балыкезире жили тысячи греков, и все они дружили с армянами. Церкви у нас были разные, но и мы, и они верили в Христа, не то что эти безбожники турки. Поначалу мой отец думал, что греки победят. Тем более что англичане обещали им помочь. Но у англичан дальше обещаний дело не пошло, и отец понял, что в конце концов верх возьмут турки.
Именно тогда золото и потекло в дом в Балыкезире.
Каждый день мужчины приносили золото. В кожаных кошелях и мешочках из парусины, некоторые выпарывали монеты из подкладки. Ее отец тщательно пересчитывал монеты и каждому выдавал расписку. Потом мужчина уходил, а золото переносили в подвал.
— Но, как вы понимаете, мы не могли его там оставить. Бандиты уже стояли у ворот Смирны, времени оставалось в обрез. А у моего отца хранилось золото всех армян Смирны.
— Вы хотите сказать, Балыкезира?
Она рассмеялась.
— Балыкезира? Да нет же. В Балыкезире жили пятьсот армянских семей. Нет, к отцу свезли все золото Смирны, потому что тамошние армяне предчувствовали падение города, а честность и порядочность моего отца не у кого ни вызывали сомнений. Золото Балыкезира уместилось в несколько мешочков, а вот сокровища Смирны — совсем другое дело.
Тот день она запомнила очень хорошо. Пришел мужчина и сказал, что Смирна пала. Вся семья взялась за работу. К парадной двери их дома вело огромное крыльцо, с деревянным настилом, каменными ступенями и бетонными боковыми стенами. В ту ночь отец и ее дядя пробили левую бетонную стену. Все золото из подвала перенесли под крыльцо.
Ходить пришлось много раз. Они носили большие и маленькие мешочки, кошели. Однажды такой кошель выпал у нее из рук и золотые монеты рассыпались. Потом она долго ползала по полу, собирая их в кошель. Монеты она описала подробно: диаметром чуть меньше американского четвертака, на одной стороне женская головка, на другой — мужчина на лошади, во что-то втыкающий копье.
Естественно, британские соверены. Профиль Виктории (Вики Ганноверская, эта узурпаторша) и святой Георгий, убивающий дракона. Самая распространенная золотая монета на Ближнем Востоке, монета, пользовавшаяся наибольшим доверием.
Именно в британских соверенах большинство семей предпочитали держать свои накопления.
После того как все монеты перенесли под крыльцо, продолжала бабушка Китти, там практически не осталось пустого места. Ее отец и дядя замесили цемент и аккуратно заделали пролом. После того как цемент застыл, они втерли в него мелкий гравий и засыпали дорожной пылью, чтобы пролом внешне ничем не отличался от бетонной стены.
Раньше турки Балыкезира вели себя мирно. Но, услышав о победе, одержанной Ататюрком в ста милях к югу, осмелели. И на следующее утро набросились на греков и армян. Сжигали греческие кварталы дотла, убивали всех греков и армян, попадавшихся под руку. Резня в Балыкезире не попала на страницы истории. Трагедия Смирны затмила все остальное, но я не сомневаюсь, что точно так же резали греков и армян и в маленьких городках, вроде Балыкезира.
Бабушка Китти, однако, жила в Балыкезире и видела только то, что происходило вокруг нее. Теперь она говорила об этом спокойно. Поджоги, изнасилования, убийства. Дети, разрубленные ятаганами, старики и женщины, убитые выстрелом в затылок, крики, грохот выстрелов, кровь, смерть.
Она выжила, одна из немногих, но ее слова подтверждали догадку Китти: "Тогда я была молодой и красивой. А турки — звери. Меня изнасиловали. Сейчас, конечно, трудно поверить, что мужчины могли возжелать меня. А тогда возжелали, и многие. Но меня не убили. Все мои родственники нашли там свою смерть, а мне удалось спастись. Вместе с несколькими греками и одним стариком армянином я убежала из города. Долго брели по дорогам. Старик армянин умер. Не могу вспомнить его имени. Потом мы оказались на пароходе. Приплыли в Нью-Йорк, в Америку.
— А золото?
— Пропало. Наверное, досталось туркам.
— Они его нашли?
— Тогда — нет. Но потом наверняка. Все это произошло так давно. Армяне за золотом не возвращались. Из всей моей семьи выжила я одна, и только мы знали, где золото. Так что армяне его найти не могли, следовательно, золото досталось туркам.
— Черт бы тебя побрал, почему ты говорил с ней по-армянски? — упрекала меня Китти, провожая к подземке. — Я узнавала не больше трех слов из сотни. Думаешь, приятно слушать вашу бесконечную болтовню и ничего не понимать?
— Она — женщина удивительная.
— Это точно. Тебя, похоже, заинтересовала ее история.
— Очень заинтересовала.
— Я рада. С чего ты выучил этот язык, Ивен? Не надо, не отвечай. Не хочу знать. А для нее этот день стал праздником. Она поймала меня перед самым уходом. Ты слышал, о чем она меня спросила?