Зимой из избушки почти не выбирались, чтобы не унесло с пятачка двадцатиметроворостой скалы. Разве что спускались, держась за натянутый трос, к проруби по воду да выходили втащить очередную корягу на дрова, притороченную к скобам в стенах сруба. От этого вынужденного затворничества все трое так намозолили друг другу глаза, что Кутырев знал веснушки на суроминской физиономии наперечет, как точки «местников» на экране радара. Вдруг обнаружилось, что Небылица по ночам издает носом басовитое жужжание, будто у него застряла там осенняя муха; а Кутырев узнал, к величайшему удивлению, что вот уже много недель подряд он несказанно раздражает Суромина своей привычкой колоть косточки из компота в дверном зажиме. Осколки скорлупы, мол, хрустят потом под сапогами, портится дверной косяк и вообще треск скорлупы действует на его нервную систему, как на иных визг ножа по стеклу.
А тут и вовсе вышла крупная ссора из-за пустяка. За вечерним чаем Кутырев посоветовал фразу «приказываю заступить на охрану» слегка приблизить к жизни — «приказываю засесть на охрану», так как они, мол, охраняют границу в основном мягким местом, натирая на нем боевые мозоли. Суромин вспылил, а Кутырев взорвался и выговорил наконец все, что накопилось: они-де никакие не пограничники, а самые настоящие дачники, которые всю дорогу попивают чаек с молочком, сидя у «тиливизера», что локатор, эту «пилораму человеческих душ», давно пора утопить в озере, и еще многое такое, после чего Суромин перешел с Кутыревым на «вы» и обращался к нему исключительно по сугубо служебным делам. Жизнь на ПТН стала и вовсе невыносимой. Попытки разговорить великого молчуна Небылицу ни к чему не привели.
— Антон! — окликал поутру Кутырев ефрейтора. На редкость нежная кожа Небылицы запечатлевала не только складки наволочки, но, казалось, и все перья, набитые в подушку.
— Ну?
— Ты про Рахметова слышал?
— Ну.
— Который гвозди ел.
— Ну.
— Ну, ну — галоши мну! — не выдерживал Кутырев. — Небылица ты и есть небылица. Расскажи кому, что такие живут, — не поверят.
Чтобы поменьше общаться со своими веселыми соседями, Кутырев попросился в самую трудную — предутреннюю смену, обратившись к Суромину по всем правилам Устава гарнизонной и караульной службы. Сержант согласился. Он и сам теперь предпочитал видеть своего «земелю» больше спящим, чем бодрствующим.
Зато Кутырев открыл вдруг еще одну поистине восхитительную сторону ночного одиночества. Поглядывая одним глазом на экран, другим можно было писать длиннющие письма Лене, не прикрывая листок ладонью и не вздрагивая при нечаянном приближении сослуживцев.
Однажды Суромин, листая журнал наблюдений, нашел мелко исписанный тетрадный листок:
«Здравствуй, Лена! Только что вернулись с обхода государственной границы. Ходил вместе с начальником заставы и верным своим Ингусом. Поразительно умный пес. Правда, в этот раз ему не повезло — сунулся в кусты, а там кабан, оттяпал ему пол-уха. Идет и скулит. Не залижешь — языком не достать. Хорошо у капитана зеленка оказалась — замазали, и стал он зеленоухим. Прямо-таки Бим зеленое ухо…»
Суромин огляделся: Небылица сидел за станцией, Кутырев рубил в сенцах корягу; перевернул листок и стал быстро-быстро писать на обороте. Письмо вложил в журнал на прежнее место.
За полночь устроившись поудобнее на вращающемся стуле, Кутырев раскрыл журнал, и тетрадный листок задрожал у него в пальцах.
«Здравствуйте, уважаемая Лена! — прыгали в глазах фиолетовые пружинки чужих строчек. — Пишет Вам непосредственный командир вашего знакомого Виктора Кутырева — сержант Суромин Дмитрий Федорович. Считаю своим долгом сообщить вам, что никакого Ингуса у Кутырева нет, а есть боевая электронная техника, к которой он относится весьма прохладно, позволяя себе писать во время дежурства личные письма».
Кутырев зарделся, вскочил и заметался по комнате, решая, сейчас ли стащить с Суромина одеяло и сказать ему все, что он думает о людях, читающих чужие письма, или отложить разговор до утра, но тут случайный взгляд на экран заставил его сесть поближе и подвернуть тумблер яркости. Точка. Крохотная точка величиной с крупинку возникла там, где ее никогда не было. Он даже поскреб стекло ногтем — не налипло ли чего? Нет. Белесое пятнышко оставалось. Помеха? Случайная засветка? Но развертка отбивает его уже в третий раз — уверенно и четко. Кутырев подвел к нему линию визира. Через минуту пятнышко из-под нее выползло. Сомнений не оставалось: цель! Малоразмерная. Движется с той стороны!