— Не совсем так, — сказал комендант. — Нарушение все-таки было обнаружено там, на материке. А теперь смотрите.
Он вынул из планшета узенькую голубую полоску бумаги, похожую на луч. Приколол этот луч острым концом к той точке карты, где был наш прожектор. Повел его медленно по карте, не отрывая глаз от часов.
— Нарушитель в лодке, скрывшейся за островком, имеет в запасе ровно восемнадцать минут, чтобы сделать бросок за мыс Кузнечного острова — из одной неконтролируемой зоны в другую. Теперь вам ясно? Вот эта линия (он взял красный карандаш и провел им резкую черту) и называется наиболее вероятным направлением движения нарушителя.
— Значит, — неуверенно сказал Сырцов, — надо начинать вести луч справа налево, а потом еще раз возвращаться и просматривать эту зону?
— Нет, — сказал я.
Подполковник подвинул мне карту.
— Что же вы предлагаете?
— За сколько времени лодка пересекает это пространство?
— Минут четырнадцать.
— Значит, надо вести луч, как обычно, а потом неожиданно возвращаться. Словом, делать так, чтоб этот район просматривался как можно чаще.
— Правильно, — сказал подполковник и, как мне показалось, с удивлением. — Умеете мыслить! И учтите, я вас ни в чем не виню. Это не ваше упущение и не ваша ошибка, но в будущем…
Я понял, что в будущем нас ожидают не очень-то веселые деньки. Конечно, подполковник проведет не один и не два учебных прорыва. И за малейшую оплошку с нас взыщут — будь здоров! Нет, не зря я думал, что начальство, да еще со своим радистом, пожаловало не случайно. И Сырцов наверняка знал — зачем. Знал и помалкивал, а ведь мог бы шепнуть, черт возьми! Ну намекнуть хотя бы.
Костька, который все время испуганно молчал, вдруг оживился, услышав, что это не наше упущение и не наша ошибка.
— Теперь-то у нас будет железно, товарищ подполковник, — сказал он. — Щепку мимо не пропустим.
И опять я увидел, что подполковник поморщился от Костькиных слов — так, еле заметно, но я заметил все-таки, а Костька не заметил и встал такой торжественный, такой сияющий, что хоть сейчас снимай с него портрет на обложку «Огонька».
Уж эти еноты…
Ничего не скажешь — задал мне Сырцов работенку: собирать мох. Надо было натаскать мешков десять, не меньше, и проконопатить им все щели между бревнами, утеплить дом. Можно подумать, что я знаю, как это делается. Ну, положим, собрать и принести мох — дело нехитрое, а потом как? Выручил меня Леня Басов.
— Ты нож возьми, — посоветовал он. — Приложишь мох — и заделывай в щель ножом. Проще простого. Я помогу.
— Ни-ни, — сказал я. — У меня наряд вне очереди.
— За что? — удивился Леня.
— Сержанта отцом назвал. Разобиделся папочка!
— А зачем ты так? — очень тихо спросил Леня. — Сержант — он сержант и есть. Или уж по имени хотя бы…
— Ступай с миром, телок, — сказал я. Леня покраснел и никуда не ушел. Он стоял, глядя себе под ноги — небольшого роста, худенький, пунцовый, будто перед объяснением в любви, и я фыркнул — до того он был смешной.
— Зря ты, Володька, — так же тихо сказал он. — Нам здесь ссориться никак нельзя. Полтора года вместе прожить — шутка ли! А ты и Костя — оба какие-то…
Я опешил. Вот тебе и на, критика в натуральном виде. И кто, главное, выступает? Тихий Леня Басов! Хорошо, что Костьки нет поблизости, он бы ответил… Мне же было просто интересно, чего там недоговорил Басов, и я спросил:
— Какие же мы оба?
— Как аристократы. Все в сторону да в сторону. И разговариваете вы как-то… обидно. Костька меня телком назвал, а ты повторяешь.
Мне стало жалко Леню. Видно было, ему стоило труда высказать свою, такую маленькую обиду. А я вовсе не хотел его обижать. Мне просто трудно с ним, как трудно взрослому с ребенком, а он и впрямь похож на ребенка, которого по нелепой случайности призвали на военную службу, да еще в погранвойска. Он все делает охотно, с крестьянской неторопливостью, особенно то, что напоминает ему о доме: колет дрова, топит печь, подметает, а теперь вот — готов конопатить вместе со мной щели. И обида у него тоже ребячья. Была бы у меня в кармане конфета, достал бы и дал ему. Но конфеты нет. Остается одно: хлопнуть Леню по плечу и сказать:
— Ладно, брат, не дуйся на меня. Бывают же у людей паршивые характеры? Исправимся.
Он улыбнулся, ушел в дом и вернулся с двумя кухонными ножами.
— Так-то быстрей, — сказал он. — А то мне личное время девать некуда.