— Поэтому ты ее ударила?
— Ну, в общем, да
— Девушка задела волосами твои книги, и ты сломала ей нос.
— Лично я думаю, что нет там никакого перелома.
— Доктор Хаус, оставьте ваше медицинское заключение при себе. Я просто хочу знать, что она сказала.
— Ну ладно! — раздраженно воскликнула я. — Она наговорила мне гадостей, и я психанула.
— Ну и что она сказала? Что ты уродина? Или что от тебя воняет?
Я испуганно взглянула на него:
— Я не уродина. И от меня не воняет.
Он вздохнул и снял очки, потом подвинул стул поближе ко мне.
— Я просто хочу знать причину.
Я его никогда так близко не видела. Лицо Андретти оживилось, и я вновь видела ямочки у него на щеках. Я смотрела на его гладко выбритые щеки. Ощущала его запах. Никогда прежде я не чувствовала запаха своего отца, только мамин. Мама любила духи с мускусным ароматом. Впервые я осознала, что у моего отца тоже есть свой запах.
— Да какая разница.
— Этот паразит за дверью хочет, чтобы ты оплатила пластическую операцию его дочери. С таким носиком она станет знаменитой фотомоделью, а ты всю жизнь проработаешь в какой-то забегаловке, потому что тебя выкинут из школы и ты не получишь диплома. А теперь скажи мне, что она тебе наговорила.
— А что плохого в забегаловках? – спросила я, вспомнив свою работу в «Макдоналдсе».
— Джозефина, ты выводишь меня из себя. Ты вызвала меня с работы, а теперь даже не хочешь объяснить, почему.
— Ну тогда уходи, — заявила я, когда он встал и начал ходить взад-вперед по комнате. — Я сама смогу защитить себя в суде.
— Боже, — прорычал он, взъерошив волосы, — ну и денек выдался.
— Так уходи! — завопила я.
— Ладно, пусть он победит. Такие паразиты всегда побеждают. — Андретти шагнул к двери. — Вот только не думай, что сможешь защитить себя в суде. Если ты сейчас не можешь честно ответить на мой вопрос, то там тоже не сможешь.
— Она назвала меня понаехавшей чуркой и еще много всего наговорила, — наконец созналась я. – Меня так давно не называли. Обидно. Я себя ничтожеством почувствовала.
— Но ты же понаехавшая. Что в этом такого?
— Я итальянка. Я европейка. Когда другие итальянцы меня так называют, это всего лишь шутка. Но вот когда так говорит австралиец — это уже оскорбление, ну, разве что друг тебя так назвал. Я себя чувствую ничтожеством, когда такое слышу. А еще это напоминает мне, что я живу в мире, полном ограниченных людей. Я от этого бешусь.
— Ты ее чем-то спровоцировала?
— Да, я обозвала ее грязной расисткой, после того как она всяких гадостей наговорила.
— А она расистка?
— Еще какая.
Андретти вздохнул и поднялся.
— Ну, раз тебя ее слова оскорбляют, — сказал он, — пошли, посмотрим, что можно сделать.
Мы вошли в кабинет и остановились напротив Бишопов.
— Извините, я не расслышал, как вас зовут, — переспросил Андретти у Рона Бишопа.
— Мой отец Рон Бишоп, — воскликнула Карли, пораженная до глубины души тем, что кто-то может не знать ее отца.
— А мой папа коммерческое телевидение не жалует, — заявила я, когда папа и Рон Бишоп удалились в кабинет секретаря. – Он интеллектуал, он смотрит СБС и АБС.
Потом я уселась на стул, стараясь не коситься на Карли и сестру Луизу. Мне не хотелось увидеть на их лицах торжество или жалость.
В то же время мое сердце бешено билось при мысли о том, что Майкл Андретти примчался меня спасать. Однажды он сказал, что ничего мне не должен. Должен или нет, но все же он пришел.
Дверь открылась, и Рон Бишоп, растерянный и смущенный, вошел в комнату первым.
— Думаю, мы все уладили, — заявил Майкл Андретти, надевая очки.
— Возьми свои вещи, Карли, — приказал отец
— Так мы подаем в суд, папа?
— Возьми свои вещи.
Я посмотрела на них, потом на Андретти.
— Что-то еще? – спросил он.
Я кивнула.
— У него мой учебник
— Верните моей дочери книгу, — резко напомнил мой отец.
Когда Бишопы ушли, сестра Луиза придвинула стулья и предложила нам присесть.
— Рада нашей встрече, мистер Андретти.
— Взаимно, — ответил он с улыбкой, снова показав ямочки. — Кстати, Джози надеялась, что ее отстранят от уроков. Думала, ей удастся заполучить дополнительные каникулы. Но мы же не доставим ей такого удовольствия?
Я смутилась и опустила глаза, чтобы не смотреть на них обоих.
— Джозефина, дорогая, подойди-ка сюда.
Вот почему у монахинь в слове «дорогая» всегда столько сарказма?
Сестра Луиза открыла шкаф:
— Что ты здесь видишь?
— Заявления.
— Да, с 1980 года. Каждый день в обеденный перерыв ты будешь приходить сюда и раскладывать их по алфавиту. Это будет полезно для твоей души.