— Кто такое заявил?
— Да так, — ответила я беспечно, бросившись вверх по лестнице.
— Не знаю, нравится ли мне, что ты обсуждаешь презервативы с незнакомыми мужчинами, Джозефина! – закричала мне вслед мама.
— Мам, на дворе девяностые. В двадцать первом веке презервативы будут надувать на детских телешоу и играть ими в «Выбивного». Признай, эра невинности прошла. Мы надругались над половым актом, и теперь Господь сидит и смеется над нами до упаду.
— Не думаю, что он так поступает, Джози.
— Суть не в его поступках. А в том, что из-за СПИДа секс в наше время стал самой обсуждаемой темой на планете, так что, если хочешь начать с кем-то встречаться, юная леди, привыкай к этому, — поддразнила я маму.
— Да, мамуля, — поддержала она игру.
— И, мам?
— Да?
— Ты, может, и не раскаиваешься из-за того, что делала в жизни, но я в самом деле иногда жалею о том, что говорю, — произнесла я настолько примирительным тоном, насколько смогла.
Она нежно улыбнулась, стоя у подножья лестницы:
— Нам просто нужно научиться встречать друг друга на полдороге, хорошо?
Я кивнула и спустилась вниз. И встретилась с мамой посередине.
Глава двенадцатая
Мама припарковалась перед домом и повернулась
Когда я в очередной раз сидела на кушетке у своей бабушки, то поддалась желанию попросить ее показать фотографии. Я пожалела об этом в тот момент, когда увидела ликующее выражение у нее на лице. Из-за того, как нонна заставляет мою маму чувствовать себя, я ненавижу, когда делаю эту женщину счастливой.
— Мой первый дом, — указала бабушка на какую-то лачугу. – Не имело значения, как усердно я его убирала, – он все равно оставался грязным.
Не верьте этому. Моя бабушка, как и большинство европейцев, слегка помешана на чистоте. Она убирает дом по меньшей мере пять раз в неделю.
— Иногда к нам заползали змеи, Джоцци. Ох, Джоцци, Джоцци, Джоцци, знаешь ли ты, на что это похоже, когда в твоем доме змея?
— Нет, хотя у нас полно тараканов.
Нонна закрыла глаза и сложила руки вместе, словно для молитвы.
— Ты не представляешь, как сильно я ненавидела Австралию в первый год. Ни друзей. Ни людей, которые разговаривали бы на том же языке, что и я. Твой дедушка зарабатывал тем, что срезáл тростник в другом городе, и иногда я была предоставлена сама себе в течение многих дней.
— Почему же ты не ездила с ним?
— Моей работой было создать для нас домашний очаг. Его – зарабатывать деньги.
Я перевернула страницу, разглядывая фотографии дедушки.
Он никогда не улыбался. Всегда стоял прямо с надменным видом. Дедушка был необычайно высоким для итальянца и очень смуглым. Нонна представляла собой его противоположность. На фотографиях она улыбалась, а ее кожа была белой и чистой. Бабушка справедлива, хоть и весьма самолюбива. Она была красивой девочкой.
Я перевернула страницу и посмотрела на нонну, показывая на фотографию:
— А кто этот красавчик?
Она задумалась и дотронулась до снимка.
Мужчина на фотографии был среднего роста, с каштановыми волосами, отливающими золотом. Он стоял, широко улыбаясь, опираясь на лопату, и на нем не было рубашки.
— Его звали Маркус Сандфорд.
— Австралиец? – взвизгнула я. – Ты познакомилась с красавчиком-австралийцем?
— Он был моим другом.
Я с любопытством посмотрела на нонну:
— Кто он?
— Мой первый австралийский друг, — бабушка вздохнула. — Однажды я отправилась в город. Прямиком на почту. Ох, Джоцци, получить письмо от семьи — это было, как попасть на небо. Временами я стояла посреди почтового отделения и смеялась над тем, что моя сестра написала о младших братьях и всей семье. Но в тот день, Джоцци, в тот день она прислала письмо, чтобы сообщить мне о смерти мамы и папы.
— Мафия?
— О Джоцци, конечно, нет. Это был грипп. И потому прямо там, посреди отделения, со мной случилась истерика. Эти бедные австралийцы, не привыкшие к итальянцам, не знали, что делать. Мы, итальянцы, плачем во весь голос, Джоцци. А австралийцы — нет. Вот почему никто из них не сдвинулся с места. И вот лежу я на полу, хватая себя за волосы, и вдруг какой-то мужчина поднимает меня на ноги и ведет в служебное помещение.
— О боже мой! Как романтично!
Было забавно наблюдать, как бабушка рассказывает об этом человеке. Лицо ее смягчилось, и я задалась вопросом, что на самом деле значил для нее мужчина на фотографии.
— Маркус со мной заговорил. Я начала ему что-то рассказывать. Ни один из нас не понимал другого, но он стал для меня утешением в самый худший момент моей жизни, и я буду помнить его всегда. Дедушки тогда не было дома, поэтому Маркус отвез меня сам. После этого он стал часто приезжать в гости. Привозил мне что-нибудь из города, когда я не могла отправиться туда сама. В этом нет ничего плохого, Джоцци.