— «Гордость и предубеждение», — откликнулась я. — Очень романтичный фильм.
Я заняла место, улыбаясь во все тридцать два зуба, а в голове крутилась мысль: может, в моей жизни и появится что-то интересное, о чем можно будет раскаяться на следующей исповеди.
Глава шестнадцатая
В пятницу я прогуляла уроки и поехала с Джейкобом в Мэнли. Глупо, конечно, было надевать при этом школьную форму, но тогда я думала только о том, как встречусь с ним, и всё остальное меня не заботило. Он ждал меня у причала, и мне чуть не стало плохо, когда я его увидела. Понимаете, он же первый прошел проверку. Обычно, если мне нравится парень, стоит ему ответить взаимностью, как я тут же к нему охладеваю. А когда Джейкоб мне подмигнул, мое сердце растаяло.
— Думал, ты не придешь. — Он зажег сигарету и обнял меня за плечи.
— Я тоже так думала.
Он заплатил за оба билета на паром, и я ему позволила — не хотелось сразу начинать спорить, мол, я сама за себя плачу.
День выдался совершенно замечательный. Иногда прямо посреди зимы случаются прекрасные дни, и пятница оказалась именно такой. Солнце ласкало нам лица, у гуляющих вокруг был счастливый вид, на пирсе выступали уличные певцы и танцовщики. Самый прекрасный день в моей жизни.
Коротко рассказать о Джейкобе очень трудно. Иногда он мычит что-то несуразное и будто не понимает, о чем я говорю, а иногда он очень красноречив, и я не могу понять его. Иногда он грубоватый парень, которого легко представить в драке, а иногда настоящий добряк, тот, кто улыбается младенцам и переводит старушек через дорогу. Он курит травку, пьет, и, думаю, много с кем переспал, но, с другой стороны, он по-настоящему любит свою семью и уважает других.
Он выглядит хулиганом из-за своих волос, серьги и дикого взгляда, но улыбка у него теплая и искренняя. И никогда не бывает фальшивой.
Пообедали мы на пляже, ели картошку и рыбу в кляре из бумажного пакета.
— Мама водила меня на пляж, когда я был маленьким. — Он лежал на песке, закинув руки за голову.
— А мы каждый год ходили на пляж на следующий день после Рождества, вместе с родственниками бабушки. — Я засмеялась, вспоминая. — Видел когда-нибудь большую итальянскую семью на пикнике? Они приносят не колбасу. Нет, у них с собой остатки вчерашних спагетти, шницели, баклажаны и прочие яства. Я завидовала детям австралийцев, с их простыми бутербродами: мясо и хлеб.
— А австралийцы с мясом и хлебом наверняка завидовали тебе.
— Конечно. Хорошо там, где нас нет, и всё такое, — согласилась я.
Я легла на песок рядом с ним, и на какое-то время воцарилась тишина.
— Ты сильно скучаешь по маме?
— Ага. — Он закрыл глаза. — То есть это давно случилось, но иногда я думаю о ней. Наверное, больше всех скучает моя сестра, Ребекка. Она девчонка, и они много говорили друг с другом.
— Сколько ей сейчас лет?
— Двадцать четыре, кажется. Она замужем за Дарреном, он недавно купил автомастерскую, в которой работал последние года два, и у них только что родился ребенок. Раньше она работала в университетской библиотеке и носила только черное. Папа это ненавидел.
Я рассмеялась, подумав о своей маме.
— Значит, вы живете только вдвоем, ты и отец?
— Большую часть времени. У нас часто бывает папина подружка Эйлин, помогает, потому что мы ничего не смыслим в готовке, уборке и так далее.
— Они помолвлены?
— Нет, конечно! С какой стати?
Я пожала плечами:
— Наверное, просто культура разная. Ну то есть итальянки вообще не живут со своими бойфрендами, если только они не бунтарки.
— Твоя мать была итальянкой-бунтаркой?
— Мама была наивной итальянкой. Она родила меня не потому, что хотела что-то доказать. Она родила потому, что... — я снова пожала плечами. — Даже не знаю, но тогда так, как она, не поступали.
— А если бы она была вдовой, муж умер, жила бы она с кем-нибудь или вышла бы снова замуж? — спросил он, приподнявшись на локте.
— Честно? — тихо спросила я. — Итальянки, те, кто постарше, лет по сорок-пятьдесят, не выходят замуж второй раз. А мужчины, конечно, женятся. Они не могут обойтись.
— Обойтись без чего?
— Без всего. Но женщины — ни за что. Сколько будет разговоров! Скажут, что она недостаточно долго ждала или что выставляет себя дурой. Вдова-итальянка годами должна носить черное. Нет, законов никаких нет, но если не станет, пойдут сплетни. Если ее увидят с мужчиной меньше чем через год, объявят секс-маньячкой. Траур — можно сказать, политика. Со своими правилами.
— Ну, блин, странные вы. А ты бы что сделала?