— Что? — выпалила я. — Почему?
— После вчерашнего нужно спрашивать?
— Будь я старостой, я бы так не поступила, — сказала я.
— Еще как поступила бы, Джозефина, и этого я и боялась. Вы с подругами заводилы. Девочки на вас смотрят. Подражают вашим действиям. Вероятно, когда ты вернешься в класс, тебя похлопают по спине, поздравляя. Я не могу позволить, чтобы моя староста подавала такой плохой пример.
— Вы ошибаетесь. Мы не заводилы, и на нас не смотрят. Другие девочки считают себя выше нас.
— Верь во что хочешь, но я не могу позволить тебе быть главной, Джози. Я всерьез подумываю выбрать другого заместителя старосты.
— Вы не можете так поступить, — вскочила я. — Это единственное, что мне нравится в этой школе.
Я смутилась, потому что расплакалась, но до этого момента я не понимала, как много для меня значит быть заместителем старосты.
— Будь я старостой, всё было бы иначе, — повторила я директрисе. — Я бы чувствовала себя по-другому. Что я сделала, что вы лишили меня этого?
— Многое, Джозефина. Ты как-то пришла на причастие, которое проводил епископ, одевшись египтянкой.
Сера подначила.
— А на семинаре Католической ассоциации встала и заявила, что правила церкви насчет ЭКО омерзительны.
— Я сказала «отстойные».
— Да, и ты сказал это перед епископом.
— Я имею право на мнение.
— Да, имеешь. Но ты не единственная, у кого оно есть, Джозефина. А ты, похоже, считаешь именно так. Ты должна понять, что иногда нужно держать язык за зубами, потому что твои действия отражаются на школе, на мне, на других. Директором школы становишься не потому, что ты средних лет и носишь облачение. Ты должна прекратить считать, что всегда поступаешь верно, должна помнить, что ты лидер не потому, что тебя так назвали. Лидером тебя делает то, что внутри. То, как ты себя ощущаешь. Значок школьной старосты не помешал бы тому, что ты сделала вчера. Ты сама должна была сдержаться. А теперь вернись в класс и подумай об этом.
Я побрела назад, всю дорогу по коридору заливаясь слезами, и прекратила только когда дошла до его конца.
«Заводилы». «Примеры для подражания». «Школьная староста». «Лидеры» – слова проносились у меня в сознании, и я начала понимать, что, наверное, сестра не лгала.
Всем нравилась Анна, и все хотели дружить с Ли, а Сере, несмотря на то что она частенько раздражала, удавалось заставить людей делать невероятные вещи, и никто никогда не называл ее чуркой, потому что ей на это было плевать.
А я? Меня выбрали школьным старостой. В общественном отношении мы были не такими уж дерьмовыми, как думали. Так что я развернулась и пошла назад, войдя в кабинет директрисы без стука.
— Мне действительно жаль, сестра. Не называйте меня лгуньей, потому что я говорю искренне.
Сестра Луиза подняла на меня взгляд без проблеска прощения:
— Я не собираюсь облегчать тебе жизнь, Джози.
— Вы должны простить меня. Вы монахиня.
— Право отпущения грехов дано священникам, Джозефина. Не монахиням.
— Значит я проживу с этим грехом на душе всю жизнь?
— Нет, только до тех пор, пока я не увижу, что ты все поняла. Пока снова не поверю тебе. У тебя большой потенциал, Джозефина, но он есть у многих. Тебе решать, как им распорядиться.
— Я не овца, — прошептала я.
— Но вчера была, Джозефина.
Когда я вернулась в классную комнату, меня действительно похлопали по спине.
— Лучше, чем участвовать в дурацком марафоне, — повторяли все.
— Я поступила неправильно, — тихо ответила я.
— Велика важность? — спросил кто-то. — Не позволяй ей навязать тебе чувство вины.
— Одну из семиклассниц мог схватить сумасшедший. Я несла за них ответственность. Это важно. Вчерашний поступок был неправильным.
«Я была неправа», — думала я про себя. Я искренне в это верила. Не потому, что так сказала сестра Луиза, и не потому, что она заставила меня в это поверить. Глубоко в душе я знала, что так и есть, и поняла, что с этого момента началась моя эмансипация.
Глава двадцать первая
Джон Бартон позвонил мне вечером в понедельник. Я не испытала того щенячьего восторга, который захлестнул бы меня еще несколько месяцев назад, но звонку все равно обрадовалась. Джон спросил, хочу ли я сходить с ним на «Макбет», и мы договорились пойти вечером во вторник, потому что на этот сеанс билеты продавались за полцены.
Я немного волновалась, что опять увижу его подавленным, но при виде улыбающегося лица поняла: все снова нормально.
— Знаешь, в прошлый раз ты меня здорово напугал, — призналась я.