— Социальный статус и материальное положение необязательно делают человека счастливым, Джози.
— Как он мог так поступить, Майкл? — Я почти умоляла его: — Ты взрослый, объясни мне.
Слезы навернулись на глаза, но я не желала плакать. Пока опускала окно, руки тряслись.
— Я тебя провожу, — тихо сказал отец, открывая дверь.
Мы молча пошли к дому. Я ощутила, как Майкл взял меня за руку, но перестала трястись, только когда он сжал ладонь.
— Он был моим другом, — прошептала я, входя в дом.
Отец закрыл за нами дверь и огляделся.
— Крис, ты не выйдешь? — со вздохом позвал он и посмотрел на меня.
Мама выглянула из своей комнаты и с улыбкой пошла ко мне, пока не рассмотрела меня вблизи.
— Джози, что стряслось?
— Мам?
Она обняла меня, и я вцепилась в нее так крепко, как только могла, и прорыдала:
— Никогда не умирай, пожалуйста.
— Что произошло?
— Джон Бартон умер, — услышала я голос Майкла.
— Боже, — ахнула мама. — Ох, Джози. — Она обхватила мое лицо ладонями: — Милая, мне так жаль.
— Давай уложим ее в кровать и напоим чем-нибудь теплым? — предложил Майкл.
— Что случилось? Как? — спросила она.
— Просто уложи ее, Крис, — попросил он.
— Джон покончил с собой, мам. Я видела его вчера, и он был счастлив.
— Боже. Бедная его мать. Бедная их семья.
Я легла в кровать, а мама пристроилась рядом. Мне хотелось, чтобы она меня держала — только так я могла немного расслабиться.
— Я боюсь умереть, — прошептала я, когда вошел Майкл.
— А он боялся жить, — ответил отец, целуя меня в лоб.
— Джон однажды сказал мне, что жизнь — дерьмо. Я с ним поспорила.
— И ты была права.
— Мне следовало догадаться.
Он сел на пол и прислонился к кровати.
— Джози, Джози. Ты не можешь думать за других людей. Не можешь чувствовать или жить за них. Они должны делать это сами.
— Но надо быть рядом, — сердито возразила я. — Надо ловить сигналы.
— Как мне сделать так, чтобы ты поняла?
— Не хочу я ничего понимать. Сейчас я хочу поговорить с Джоном Бартоном. Увидеть его и сказать, что он придурок. Спорить с ним, выпуститься с ним, уделать его по результатам экзаменов и вместе поступить на юридический. Хочу увидеть, каким он станет через десять лет, — заплакала я. — Но не хочу идти на его похороны. Что мне делать, Майкл? Что нам всем делать?
— Тебе надо жить. Потому что жизнь — это вызов, Джози. Не смерть. Умереть просто. Иногда для этого нужно всего десять секунд. А вот жить... Ты можешь потратить на это восемьдесят лет, во время которых будешь что-то делать — родишь ребенка, станешь домохозяйкой, адвокатом или солдатом. Добьешься чего-то. Отбросить это все в столь юном возрасте, лишиться надежды — величайшая трагедия.
Я зажмурилась, пытаясь скрыться от всего мира.
— Мне так страшно. Я все думаю, где он. Только представлю, как он лежит в морге, мертвый... — Я всхлипнула. — Мне холодно, тошно, но еще хочется его ненавидеть.
Отец наклонился и поцеловал меня.
— Джози, я бы лучше умер, чем увидел твои страдания. Я не хочу, чтобы мой ребенок или любимая женщина проходили через такое — но вот, это происходит, и я не знаю, как быть.
— Останься здесь. Мне страшно.
— Я здесь, Джози.
— Постарайся уснуть, милая, — сказала мама.
Я почувствовала, как она поцеловала меня в бровь, и сжала ее еще крепче.
— Ну и каково это — иметь дочь, мистер Андретти? — услышала я мамин голос.
Ответ от меня ускользнул. Я просто закрыла глаза и провалилась в худший сон в жизни.
Посреди ночи я внезапно проснулась. Словно меня кто-то встряхнул. Я лежала на кровати, пыталась отдышаться, успокоиться. Затем наконец вспомнила — вскочила, сунула ноги в тапки и поскакала к шкатулке с драгоценностями.
Белый листок для заметок с мыслями Джона Бартона лежал на том же самом месте, куда я его засунула несколько месяцев назад. У меня так тряслись руки. Мне хотелось выбросить записку. Порвать на клочки или сжечь. Но я не стала. Оторвала липкую ленту, слегка повредив бумагу, и подошла к окну, прочесть содержимое в свете фонарей. Это было стихотворение, написанное мелким изящным почерком.