— Я бы хотела выйти замуж за кого-нибудь вроде дяди Рикардо. Кажется, он был очень романтичным в молодости. Нонна рассказывала столько историй.
— Он не мог пустить меня к себе, когда я забеременела тобой. Если бы он на это пошел, отец никогда не разрешил бы маме видеться с сестрой. Но дядя позволил маме Роберта взять меня к себе. Сказал, что не может повлиять на то, кого его дочь пускает в свой дом. — Мама снова погрустнела. — Отец чуть ли не плюнул мне в лицо. Всячески меня обзывал. Проституткой, потаскушкой. Ударил меня, даже маму ударил. И что самое худшее, он никогда тебя не видел, Джози. Никогда не видел собственную внучку. Скажи мне, что важнее? То, что другие думают о твоей семье, или любовь?
— Мама, ты столько пережила, а я, кажется, никогда этого не ценила, но обещаю исправиться.
— О, Джози, — вздохнула она. — Я рассказываю об этом не затем, чтобы ты почувствовала себя виноватой. Ты самый важный человек в моей жизни. Ты единственная любишь меня по-настоящему. Все остальные, кому я когда-либо дарила свою любовь, причинили мне боль. Майкл Андретти предал мое доверие. Мама всегда сдерживала чувства, а отец вообще никогда не любил. Но ты всегда рядом со мной, а неуважение, которое выказываешь, проявляет к своим родителям каждый ребенок.
— О боже, ма, если так пойдет и дальше, в следующей четверти мне не в чем будет исповедоваться, ведь я уверую, что являюсь образцом добродетели.
— Ну, так далеко мы не зайдем.
Мы доели, почти не разговаривая, и решили продолжить наш пир мороженым в гавани Дарлинг, где, усевшись на пирсе, просто крутили головами по сторонам. Рядом играл джаз-бэнд, а чуть дальше бродячий артист разыгрывал комедию, хватая прохожих и заставляя их ему помогать. Казалось, все веселились, наслаждаясь царящей вокруг атмосферой.
— У Майкла есть девушка, — решила сообщить я.
— Вот как!
— Но пока я там была, он с ней не спал. Сто процентов. Мы ни на минуту не расставались.
— Надеюсь, ты не шпионила за ними и не сводила его с ума, Джози.
— Конечно, нет. Просто подумала, что он, должно быть, совсем ее не любит, если не хотел заняться с ней любовью. Ты говорила, когда он был помоложе, ему всегда было мало секса.
— Уверена, со временем он научился себя контролировать. Может, тебе не стоит лезть не в свое дело?
— Знаешь, он действительно любил тебя тогда, — заметила я, пытаясь угадать по лицу мамы ее реакцию.
— Джози, жизнь не любовный роман. Люди перестают любить друг друга. Разочаровываются в партнере, и крайне тяжело прощают. Мы оба были очень молоды, и вынужденный переезд Майкла в Аделаиду перевернул его жизнь так же, как и мою. Но мы справились с этим, каждый из нас пошел своим путем, и теперь мы другие люди. Ты — единственное, что нас связывает.
— Он назвал меня «нахальным отродьем».
Мама попыталась сдержать улыбку, но у нее ничего не вышло.
— Пойдем-ка домой, мисс Нахальное Отродье. Займемся аэробикой и облегчим чувство вины за наш пир.
— Как будто тебе надо его облегчать.
Так что мы отправились домой и позанимались аэробикой под кассету Джейн Фонды, уменьшая вину. Но я никак не могла выкинуть из головы идею свести маму с Майклом.
Как бы мне хотелось, чтобы жизнь была любовным романом. Будет гораздо лучше, если они станут парой, чем если каждый из них сойдется с кем-то другим. Почти нет сомнений, что все получится, потому что я — то, что их связывает, и так будет всегда.
Глава двадцать третья
Не знаю, что такого в ностальгии и прошлом, отчего невыносимо грустно, но почему-то туда тянет. Бабушка кажется одержимой прошлым. Все время его вспоминает. Возможно, дожив до ее лет, я тоже буду постоянно болтать о былом. Даже сейчас в компании друзей мы то и дело говорим: «Помнишь это и вон то?»
Наверное, меня к прошлому привязывают фотографии. Мама всегда говорит, что если в нашем доме случится пожар, первым делом она будет спасать меня и наши фотоальбомы. Потому что снимки — доказательства, что тот или иной человек на самом деле жил. Напоминания о прошлом, которое мы любили или ненавидели. Кусочки наших жизней.
Бабушкина фотография Маркуса Сандфорда меня завораживает. Он выглядит как типичный австралиец образца сороковых годов. Не верится, что сегодня он мог бы быть старым и морщинистым.
— Он был в меня влюблен, — тихо признается бабушка в среду днем, ничуть не хвастаясь и не хихикая.
Я посмотрела на нее и кивнула.
— А ты в него?
— Не глупи, Джоцци, я же была замужем.
— Забавно, что этот человек на фотографии кажется мне более реальным, чем дедушка Франческо. Как будто я знала Маркуса Сандфорда лучше.
— Мы с ним снова встретились, когда Робертино умер, — негромко сказала бабушка. — Тогда тетя Патриция и дядя Рикардо с детьми переехали в Сидней, а я проводила свое последнее Рождество в Квинсленде. Дядя нашел работу на стройке. Он хорошо зарабатывал и написал Франческо с просьбой приехать и работать вместе с ним, чтобы мы с Патрицией не разлучались. Дедушка тогда купил половину фермы, где выращивали сахарный тростник, а в страну пускали намного больше итальянцев и других европейцев, так что Северный Квинсленд кишел итальянцами. У меня не было детей, и я работала секретаршей в итальянском профсоюзе рубщиков тростника.
— А много ли итальянок работали?
— Нет, совсем мало. Франческо в ноябре уехал подработать на ферме на севере штата, чтобы нам хватило денег на обустройство в Сиднее. Вернулся в феврале, и мы сразу же уехали. Четыре месяца я жила одна.
— Ты осталась одна на Рождество? — ужаснулась я.
Она кивнула:
— Франческо не мог себе позволить вернуться, а потом снова уехать в самый разгар сезона. Я очень грустила без Патриции и детей.
— Но с тобой был твой друг Маркус.
— Понимаешь, Джоцци, тогда все было совсем не так, как сейчас. Нельзя было пригласить друга в гости, чтобы не пошли сплетни. О нет. Женщинам не пристало дружить с австралийскими мужчинами. Да и с итальянскими тоже. Женщины дружили только с женщинами. — Она подкрепила свои слова уверенным кивком и прошептала (итальянцы настолько привыкли сплетничать о других людях, что понижают голос даже когда человек, о котором идет речь, находится за тысячу миль от них или вообще умер): — Об одной женщине много болтали, и она покончила с собой.
Я недоверчиво посмотрела на нее, и бабушка печально кивнула.
— Всего-то из-за сплетников?
— Слова — тоже оружие, Джоцци.
— Интересно, люди, которые вечно сплетничают и лезут в чужие дела, после смерти попадают в ад?
Нонна пожала плечами.
— Но Маркус приходил меня навестить. Говорил, я разобью ему сердце, если уеду, и я по глазам видела, что он не лжет. Но знала, что, если останусь, разобьется мое.
— Это так романтично. Интересно, он когда-нибудь вообще женился?
Бабушка пожала плечами и провела мне еще один экскурс в прошлое.
В то время многие браки заключались по сговору. Итальянцы женились по доверенности. Кто-то хотел перевезти в Австралию оставшихся в Европе возлюбленных, а многие вообще не знали своих невест. Бабушка рассказывала жуткие истории о мужчинах, которые отправляли в Италию свои фотографии, а когда новоиспеченные жены сходили с корабля, то оказывалось, что они теперь замужем за мужчинами сильно старше, которые их обманули, послав снимки себя в молодости. Или же итальянская жена по доверенности куролесила на корабле и в Австралию прибывала без кое-чего очень важного для старомодного мужа.