Я про себя подумала: как типично для Ивы-крапивы загнаться из-за первого экзамена, но вслух спросила:
— А что случилось? — Может, нам дали для изучения не те романы?
— Джон мертв. Джон Бартон мертв.
Я тупо уставилась на нее. Открыла рот, хотела что-то сказать, но не выдавила ни звука.
Ива села обратно на ступеньку и снова принялась плакать.
— Не глупи, — прошептала я, ощущая подступающую тошноту. — Я же вчера его видела.
Сейчас я удивляюсь, почему тогда не поверила. Может, потому, что большинство моих знакомых еще живы. Умирал всегда кто-то другой. Люди, о которых я читала в газетах и о ком забывала на следующий день.
— Он покончил с собой.
Руки затряслись, отчаянно захотелось вырвать, но я постаралась успокоиться. Села перед Ивой и схватила ее за плечи.
— Не глупи, Ива. Не глупи! Кто рассказал тебе эту чушь?
— Он наглотался таблеток, его нашли сегодня утром.
— Это ведь шутка, да? — сердито спросила я, тряся ее. — Идиотская шутка. Джон — не самоубийца. Тебя какой-то придурок разыграл.
— Бога ради, Джози, он мертв. Мой отец составлял гребаный отчет о вскрытии.
Помню, я еще подумала, как странно слышать от Ивы слово «гребаный», и поняла, что сейчас от истерики зайдусь неуправляемым смехом.
Я тряхнула головой и, словно в трансе, пошла вверх по ступенькам.
Нет, твердила я себе. Он только попытался, и прямо сейчас ему промывают желудок. Но Джон не умер, ведь из тех, кого я знаю, еще никто не умирал.
— Я понимаю, что ты чувствуешь, Джози, — прорыдала мне вслед Ива. — Он был моим лучшим другом.
Ко мне подошла встревоженная Анна.
— Ох, Джози, как ужасно, — только и услышала я.
Дальше сдерживаться было невозможно. Я кинулась в женский туалет и согнулась в спазмах — по большей части сухих. Сползла на пол, закрыла глаза и хотела заплакать, но не сумела. Мне просто было очень страшно. Не знаю, чего именно боялась. Я не могла вспомнить, как он выглядел. Ни единого слова из наших разговоров — или что на нем было надето в последний раз.
Помнила лишь, как пообещала, что если переживем экзамены, то все вместе закатим вечеринку. Я обхватила колени, пытаясь согреться. Отчаянно хотелось домой, к маме. Вместо этого я вошла в класс и увидела свое задание по экономике.
После экзамена я позвонила отцу и попросила меня забрать. Он не стал задавать вопросов. Думаю, по голосу понял, что срочно мне нужен.
— Это всего лишь экзамен, — сказал мне папа, когда я села в машину.
Я кивнула, не глядя на него.
— Обсудить не хочешь? Знаю, мне твои серьезные проблемы еще не понять, но я попытаюсь, — мягко предложил он.
— Ты не можешь помочь. Ничем, — ответила я пустым голосом. Посмотрела на него и поняла, что гнев не дает мне плакать. — Прошлой ночью Джон Бартон покончил с собой.
Отец шумно выдохнул и тряхнул головой:
— Что?
Я пожала плечами, изо всех сил стараясь удержать ярость под контролем. Стиснула зубы, потому что боялась расплакаться и не хотела этого.
— Джози, не знаю, что тебе сказать. — Отец явно торопился поскорее доставить меня домой и то и дело поглядывал в мою сторону.
Он затормозил у террасы, но я не вышла из машины.
— Ненавижу его, — заявила я самым сдержанным тоном, на какой сейчас была способна. — Он ублюдок.
Отец повернулся ко мне, ожидая продолжения мысли.
— Знаешь, что? Я ненавидела быть незаконнорожденной. Вечно мучилась, пока однажды не поняла, что это ничего не значит. Я никогда не признавалась в своих чувствах вслух, боялась причинить боль маме, поэтому ненавидела тебя — ты же был мне никем.
Я уставилась в окно и прислонила голову к стеклу.
— В начальной школе я ничего не могла понять. Ребята всегда вели себя жестоко, и вечно находился урод, который знал про меня и с удовольствием пересказывал мне, как о нас отзываются их матери. Дети очень прямолинейные создания. Богом клянусь, иногда они меня с ума сводили. Иногда я жалела, что живу. Хотела убить себя.
Я посмотрела на отца, мечтая, чтобы он понял.
— Ты хоть представляешь, скольких итальянских девочек не пускали поиграть у нас дома, Майкл? Они хотели, я точно знаю, но матери им не разрешали. Австралийки были хуже всего. Подошли ко мне и спросили: «Ты какой национальности, Джози?». Дома я говорила по-итальянски, ела спагетти и жила как итальянка, поэтому ответила: «Я итальянка». А они устроили мне выговор, мол, нет, ты родилась в этой стране, ты австралийка. На следующий день те же девочки подошли ко мне с тем же вопросом. Я решила, что второй раз не попадусь, и сказала, что австралийка. А они ответили: «Нет. Ты черножопая». И мне хотелось умереть, потому что я ничего не понимала.
А потом я пошла в старшие классы и решила: плевать, что у меня нет отца, плевать, что я стипендиат. А потом услышала, как кто-то пересказывал слова своей матери. Мол, тех, кто не может позволить себе учиться за свой счет — умные они или тупые, — вообще нельзя пускать в школу, особенно если они еще и не знают, кто их отец. Мне было так плохо. Голова шла кругом. Хотелось покончить с собой. Но я не стала... а он это сделал.
Я посмотрела на отца, схватила его за руку и тряхнула.
— Как он посмел себя убить, если у него никаких проблем в жизни не было! Он не черножопый. Люди не кривятся, когда видят его самого и его друзей. У него есть деньги и воспитание. Никто слова не говорил про его семью. Все знали, что его отец уважаемый человек. Никто не запрещал своим детям играть у Джона дома. И все-таки он себя убил. Как можно покончить с собой, когда у тебя столько всего есть?
— Социальный статус и материальное положение необязательно делают человека счастливым, Джози.
— Как он мог так поступить, Майкл? — Я почти умоляла его: — Ты взрослый, объясни мне.
Слезы навернулись на глаза, но я не желала плакать. Пока опускала окно, руки тряслись.
— Я тебя провожу, — тихо сказал отец, открывая дверь.
Мы молча пошли к дому. Я ощутила, как Майкл взял меня за руку, но перестала трястись, только когда он сжал ладонь.
— Он был моим другом, — прошептала я, входя в дом.
Отец закрыл за нами дверь и огляделся.
— Крис, ты не выйдешь? — со вздохом позвал он и посмотрел на меня.
Мама выглянула из своей комнаты и с улыбкой пошла ко мне, пока не рассмотрела меня вблизи.
— Джози, что стряслось?
— Мам?
Она обняла меня, и я вцепилась в нее так крепко, как только могла, и прорыдала:
— Никогда не умирай, пожалуйста.
— Что произошло?
— Джон Бартон умер, — услышала я голос Майкла.
— Боже, — ахнула мама. — Ох, Джози. — Она обхватила мое лицо ладонями: — Милая, мне так жаль.
— Давай уложим ее в кровать и напоим чем-нибудь теплым? — предложил Майкл.
— Что случилось? Как? — спросила она.
— Просто уложи ее, Крис, — попросил он.
— Джон покончил с собой, мам. Я видела его вчера, и он был счастлив.
— Боже. Бедная его мать. Бедная их семья.
Я легла в кровать, а мама пристроилась рядом. Мне хотелось, чтобы она меня держала — только так я могла немного расслабиться.
— Я боюсь умереть, — прошептала я, когда вошел Майкл.
— А он боялся жить, — ответил отец, целуя меня в лоб.
— Джон однажды сказал мне, что жизнь — дерьмо. Я с ним поспорила.
— И ты была права.
— Мне следовало догадаться.
Он сел на пол и прислонился к кровати.
— Джози, Джози. Ты не можешь думать за других людей. Не можешь чувствовать или жить за них. Они должны делать это сами.