— Алиса! Пирожное будешь?
Алиса вздрогнула и быстро огляделась. Ни отцу, ни матери так и не удалось помешать ее сестре создать вопреки всем душевным травмам это семейное чудо — подвиг, достойный садовода, вырастившего цветок в бесплодной пустыне. На глаза у нее навернулись слезы, которым она не дала пролиться.
Кофе пили в гостиной. Утомление, вызванное слишком обильной трапезой, не позволяло в полной мере ощутить тягость испытания, предстоящего во второй половине дня, — пожалуй, одна Клотильда понимала, чем оно обернется. Мальчиков она решила с собой не брать — «какой смысл смотреть на мертвецов», однако Алису не отпустила, хотя той смертельно хотелось исчезнуть куда-нибудь до самого вечера. Дядю Анри пришлось будить — никем не замеченный, он прикорнул на диване и сладко уснул. Алису, и без того загрустившую, охватили мрачные мысли о старости и жизненном крушении, к которому та ведет. И ее в свой черед ждет всеобщее забвение и траурная музыка на фоне натюрмортов.
В дорогу отправились несколькими машинами. Клотильда буквально вцепилась в Алису — видно, боялась, что та исхитрится сбежать. Небо стремительно надвигалось на отсыревшие поля, тянувшиеся все пятнадцать километров, отделявших их поселок от города. Дядя Анри сидел за рулем, стараясь не отстать от Клотильды, и поглядывал на силуэты ехавших впереди сестер — один длинный, второй — едва возвышавшийся над сиденьем. Он вспоминал, как в былые времена девочек привозили к нему на каникулы: «Не отсылать же их на два месяца в лагерь!» Он вступал в игру, если Мария-Луиза, она же тетя Фига, по какой-либо причине не могла принять их у себя в Нормандии. Ей всегда отдавали предпочтение, все-таки женщина. Его воля, он бы почаще приглашал младшую — привязался к этой улыбчивой малявке. Но об этом нечего было и мечтать — без «дылды», готовой наброситься на любого, кто посмеет приблизиться к сестренке, ее никогда бы не отпустили. Он понимал, конечно, что девчонкам больше нравится гостить у тетки, старая карга умела их развеселить, да и жила куда богаче его — хороший дом, кухарка, гувернантка. Плюс ее ненаглядный Оноре. Анри отказался от борьбы, когда стало ясно, что он проиграл. Позже, много лет спустя, они еще раз приезжали к нему в Ла-Боль, привлеченные пляжными развлечениями и ночными клубами. «А вот про Тюрпена де Криссе почти ничего знает, — удивился он. — Странно». Холод с улицы проникал в машину, несмотря на плотно закрытые окна, и он дрожал. Отопление в его маленьком «клио» вечно барахлило. Он подумал о смерти — сначала своей собственной, потом несчастной Мари-Клод. Ее кончину предрекали все вокруг на протяжении многих лет, как вполне ожидаемую катастрофу, которая почему-то запаздывала. Ему припомнилось лицо невестки, каким оно было до рождения дочерей. Хорошенькая, ничего не скажешь, хотя и не слишком женственная, зато, что называется, с изюминкой. Почему-то ходила исключительно в брюках, хотя у нее были красивые ноги. И курила жутко вонючие сигареты — темный табак, без фильтра. Материнство ее пугало. Она постоянно старалась сплавить детей кому угодно, нахваливала, какие они послушные и ласковые. Вначале она не пила, это Анри знал точно, правда, иногда смеялась невпопад, ну и что? Вон Клотильда тоже… Кто ж мог тогда подумать? Анри покрепче сжал руки на руле, чтобы успокоиться. Перед глазами тотчас же возник образ брата, с непререкаемостью старшего стерший все прочие воспоминания. «Сволочь, — пробормотал Анри. — Вот сволочь…» Он продолжал воинственно ругаться сквозь зубы, словно проклятиями возводил стену между собой и собственными мыслями, и бранился, пока не доехал до места.