Все дружно взялись помогать Клотильде убирать со стола. Она совсем расклеилась, разбила блюдо, после чего удалилась к себе в спальню. Почти сразу за ней ушел Пьер, и больше их не видели.
Алиса с Венсаном вышли глотнуть воздуха, оставив Фигу и Анри в гостиной за партией в рами, сопровождаемой взаимными оскорблениями. Младшее поколение, заключившее перемирие, укрылось где-то в глубине дома, копя силы для противостояния очередным придиркам взрослых.
На улице стояла плотная сырость и пахло туманом. От холода слезились глаза. В такую погоду и подхватывают воспаление легких. Алиса потуже затянула на шее шарф. Они молча дошли до набережной. Она не открывала рта, ждала, чтобы Венсан заговорил первым. Он был трудный человек, быстро загорался и гас, словно рождественская елка, включая свои внутренние огни только тогда, когда считал нужным. «Как будто батарейки экономит», — злобно подумала Алиса. Не случайно люди, знавшие его недостаточно хорошо, уверяли, что у него гибкий ум.
— Не замерзла? — спросил он.
Венсан шагал позади Алисы и размышлял о том, что они видятся все реже и реже.
— Нет, — не оборачиваясь бросила она.
— Что тут у вас днем-то произошло?
— Я виделась с матерью и не получила от этого большого удовольствия. Если честно, мне не понравилось глазеть на мертвое тело. И мне было все равно, кто это мертвое тело — моя мать или кто-то еще.
— Ты так думаешь?
— Слушай, хоть ты-то не начинай, ладно? Я не убита горем. Изо всех сил стараюсь найти в себе хоть что-нибудь похожее на скорбь, но это бесполезно. Я ничего не чувствую.
— Ну, нам не дано управлять своими чувствами… Хотя было бы логично, если бы ты опечалилась.
Алиса ничего не ответила. На набережной царил полярный холод. Река медленно и бесшумно двигалась вперед, словно живое существо, влекомое неведомой целью. Венсан обнял ее. Глядя из-за плеча, она видела, как в каком-то окне опустилась штора и сразу за тем погас свет.
— На меня что-то сыплется, — сказала она.
Венсан вздохнул и выпустил Алису.
— Ты совершенно права. Снег пошел.
У него зазвонил телефон, и он отошел на несколько шагов. Алиса ждала, следя глазами за хороводом крошечных белых звездочек, кружившихся в синеватой тьме. Больше всего на свете она любила снег. Настоящий, живой снег и снег на полотнах художников и на фотографиях, снег в городе и в горах, снег, хлопьями оседающий в стеклянных шарах и тяжелой шапкой лежащий на еловых лапах. «Все это неспроста», — мелькнуло у нее. Толкование всевозможных знаков давно вошло у нее в привычку, и эта привычка особенно настоятельно напоминала о себе в периоды усталости, когда слабели защитные барьеры и моральные устои. Венсан закончил разговор. Она подошла к нему и присела рядом на скамью — летом такую удобную, а теперь заиндевелую.
— Завтра вечером мне надо быть в Париже, — голосом, лишенным всякого выражения, произнес он. — Так что сочельник проведете без меня. Я вернусь утром двадцать пятого.
Почти двадцать лет Алиса существовала в ритме его отъездов и возвращений. В холле вечно громоздились чемоданы, в ванной — груды грязного белья, с которого сыпались ошметки засохшей земли и песок. Они писали автоматическими карандашами с маркой иорданских отелей в блокнотах с грифом Европейского сообщества, мылись фирменным мылом китайских гостиниц, а зимой, ложась спать, надевали носки с лейблом «Эр Франс». Даже отсутствуя, Венсан постоянно был с ними, потому что в доме о нем напоминала чуть ли не каждая вещь. Как-то раз Клотильда, бывшая проездом в Париже, обнаружила утром на паркете гостиной крылатых муравьев — три или четыре штуки. Пропутешествовав из Африки в чемодане Венсана, они закончили свое бренное существование в нескольких остановках метро от Эйфелевой башни. «Не понимаю, как ты все это терпишь», — возмутилась сестра, более озабоченная постоянными отлучками зятя, нежели конголезскими муравьями.